Путь Вия. Из Малороссии на Украину. Д. М. Губин

Петра и Стефана удалось отсрочить, а потом и сделать невозможными выборы московского патриарха.

      Первым делом при непротивлении местоблюстителя Пётр восстановил в 1701 году упразднённый старшим братом Монастырский приказ, и управление церковными вотчинами вновь перешло в руки светской власти. Таким образом, управлял всем этим немалым имуществом не Стефан, а боярин Иван Алексеевич Мусин-Пушкин (до 1715 года) и князь Пётр Иванович Прозоровский.

      «Пока деятельность Петра была посвящена политике и войне, и заботам о просвещении, С[тефан] вполне сочувствовал ей. В целом ряде проповедей, в новолетие или по поводу побед, он явился блестящим (с схоластической точки зрения) панегиристом военных дел Петра. В угоду царю С[тефан] повсюду ставил в архиереи чужеземцев, людей образованных. Московскую академию он реформировал и завел в ней вместо эллинских учения «латинския», т. е. схоластику в методах и содержании», – писал о нём историк и литературовед Павел Щеголев в Энциклопедии Брокгауза-Ефрона.

      Не без участия Яворского малороссийские архиереи предали анафеме Мазепу.

      «При тогдашних обстоятельствах церковной и общественной жизни, – писал историк церкви Стефан Рункевич, – роль блюстителя патриаршего трона представлялась двусмысленною, жалкою декорацией, за спиной которой светские власти делали, что хотели… Есть известие, что Стефан будто бы лично делал намёки государю о патриаршестве, а государь, говорят, на это ответил: «Мне этого места не ломать, а Яворскому на нем не сидеть»».

      Отношения Петра и Стефана стали портиться после того, как в 1712 году местоблюститель с благоговением высказался о царевиче Алексее. Царский гнев он пытался угомонить тем, что подписывался на своих письмах государю так: «Вашего царского пресветлого Величества верный подданный, недостойный богомолец, раб и подножие Стефан, пастушок рязанский».

      «18 мая 1718 г. государь приказывал С[тефану] как можно скорее явиться в Петербург, чтобы принять участие в верховном суде по делу царевича Алексея. Раньше было отмечено, что С[тефан] более или менее сочувствовал царевичу; однако, по нашему мнению, С. М. Соловьев вполне прав, утверждая, что со своей скрытностью и необщительностью С[тефан] не мог быть особенно близок с царевичем, но несомненно и то, что окружающие постоянно твердили царевичу: «Рязанский к тебе добр, твоей стороны и весь он твой».

      Во всяком случае, с тяжёлым чувством должен был местоблюститель присутствовать на суде над тем человеком, на которого он возлагал многие свои надежды. Конечно, не без его влияния духовенство, спрошенное Петром о праве его казнить сына, высказалось определённо за помилование. С[тефан] же имел мужество восстать, хотя и безуспешно, против расстрижения епископа Досифея, замешанного в дело царевича и казнённого. Митрополит сам отпевал и хоронил несчастного царевича», – говорится в Русском биографическом словаре Половцова.

      Вторым иерархом родом из Малороссии был тобольский епископ, а затем ростовский митрополит, уроженец местечка Макарова на