Тютюнин против инопланетян. Алекс Орлов

ты спрашиваешь. На землю, что ли, выливать буду? Нет, все спас, до последней трехлитровки. Ты не представляешь, Серёга, сколько всего получилось.

      – И сколько?

      – Четыреста шестнадцать с половиной литров…

      – Да ты что?! – Тютюнин даже поднялся с табуретки и почесал затылок, так поразила его эта круглая цифра – четыреста шестнадцать с половиной. – И где же все это находится?

      Окуркин оглянулся на кухонную дверь, затем приблизил лицо к Тютюнину и прошептал:

      – Я в гараже погреб вырыл. А Ленке сказал, что яму расширяю. Сказал, чтобы в полный рост ходить – мосты менять и подвеску…

      – Мосты и подвеску, – как зачарованный повторил Серёга.

      От мысли, что все это богатство, вся эта играющая на солнце красота трехлитровых банок может быть использована для мирных целей, у него захватывало дух. Теперь Тютюнин даже не мог себе объяснить, почему он так долго был против новых попыток очистки настоек.

      – А ты, я так понимаю, созрел? – осведомился Леха, и на его лице заиграла плутовская улыбка.

      – Не то что созрел – перезрел уже, – махнул рукой Серёга.

      – Случилось, что ли, чего? Заболел?

      – Да нет, это все яйца…

      – Ну, значит, заболел, – настаивал Леха.

      – Да не, яйца фламинговые.

      – Фламинговые? – переспросил Леха. Секунду подумав, он добавил:

      – Это дело политическое.

      – Да какое политическое – мне на них сидеть, на этих яйцах.

      – Это ещё зачем? Яйца-то фламинговые – чего тебе-то сидеть?

      – Да потому что у ФЛЕМИНГИ их, наверное, утащили – ну, ты же знаешь Олимпиаду Петровну. У неё руки быстрее головы работают… Зашла в зоопарк, а там фламинга отлучилась на минутку с гнёзда, по нужде или ещё чего, так эта, блин, заслуженная работница карманной тяги тут же все и устроила. Небось очнулась уже в метро – в авоське корм для пеликана, в карманах яйца фламинги…

      – Да, в этом смысле тёща твоя проворная, – согласился Леха. – Если бы она на моем заводе работала, я б, наверно, ни одного мотора не смог бы вынести – все бы ей досталось.

      – И моторы, и станки, и кран-балки повышенной грузоподъёмности… – согласился Тютюнин.

      – Ну, и чего вы дальше с фламингой делать будете? Съедите, как гуся?

      – Нет, по задумке моей тёщи мы их должны в пруд выпустить.

      – В какой пруд, Останкинский?

      – Нет, Леха, в тот пруд, который наполнится дождевой водой этим летом. В.нашей яме, понимаешь?

      – Вон куда Олимпиада Петровна-то смекнула! – Окур-кин вскочил с табуретки и принялся возбуждённо ходить по кухне. Однако, ударившись головой о подвесной шкаф, успокоился и сел на место. – Молодец тёща.

      – Чего же молодец? Вдруг дождей не будет, тогда эти фламинги будут у меня в ванной жить.

      – Курятник получится форменный, – заметил Леха.

      – Курятник не то слово – птицефабрика.

      Они помолчали, думая об одном и том же.

      – Значит, переходим к следующему этапу? – серьёзно спросил Окуркин.

      – Чего?

      – Я говорю, будем вышибать