Дама в инвалидной коляске. Надежда Нелидова

предстоящее мероприятие Венька.

      – Да ла-адно. Можно подумать, к ней очередь выстроилась. Мы в гаражах поспорили: девка или уже баба? А может, вообще, мужик?! Блин, хоть бы ноги не кривые и не мохнатые.

      У Веньки почему-то испортилось настроение.

      ***

      – Сверни, Антоха.

      У кромки леса белел «опель» и копошились две фигурки. Набивали соломой мешки, укладывали в багажник.

      – Причаль к сладкой парочке. Ща должок тебе верну.

      Венька ещё с лета был должен Антохе за телефон. В обед на полевом стане взял у того «самсунг» – свой разрядился. Крича глухой бабке, потянулся к подносу с хлебом.

      И шут его знает, как вышло: аппарат, как живой, сам из рук выпрыгнул – булькнул прямо в ведёрную кастрюлю с дымящимся огненным рассольником. В месте утопления в толстой оранжевой плёнке образовалось чистое озерцо – и сомкнулось. Закон подлости: нет бы упал в холодный компот – можно выловить, высушить…

      «Опель» был знакомый: дачники. Прижились, купили избу, утром уезжали в город, вечером возвращались – но их всё равно звали «дачники». Грядки у них были расчерчены и посажены по науке: ни травинки. Туда даже выйти скучно, не посидишь на мягкой травке-муравке. По Венькиному разумению, на межах и между грядок должна быть живая растительность, какая-нибудь крапивка по углам – иначе какой же это огород? Это и не огород вовсе, а фабрика по выращиванию овощей.

      И всегда оба одеты как на картинке из журнала мод, даже когда навоз разбрасывали или картошку копали. Брючки, курточки, бейсболки – всё светленькое. Деревенские-то надевали последнюю рвань: а чего, здесь все так.

      Белый цвет особенно шёл ей: к задорному носику, к кудрявым волосам. И всегда на затылке уложен красивый тугой колосок, из которого выбиваются прозрачные волосинки. Веньке каждый раз хотелось потрогать: колючие или пушистые?

      Однажды он постучался к дачникам рано утром – в их огород пробрался бабкин поросёнок и мог нанести поруху. Он надеялся увидеть её припухшей, растрёпанной, в халатике каком-нибудь. Она, действительно, была в халате – но в таком хоть на бал. Стёганый нежно-голубой, под ним белела кружевная сорочка – пышнее, чем бабкин подзор. Волосы распущены по плечам – волосок к волоску, да что же ты будешь делать. Можно подумать, она встала из-за зеркала – но дверь открылась сразу, на пухлой щеке розовел рубец от подушки. И какая она была до невозможности хорошенькая: ротик буквой «о», смоченные слюнкой зубки посверкивают – так бы губами и впился в их тепло и мягкость, вволю похозяйничал.

      Пока разговаривали, Веньку сильно нервировала задёрнутая шторка на окне. Проклятое услужливое воображение тут же дорисовало двуспальную кровать, две подушки с выемками от голов. Муж приподнялся на локте, с нетерпением откинул одеяло, блестит в полутьме глазами… Чёрт, надо, надо жениться!

      Она чем-то была похожа на Венькину девушку. Та всё птицей рвалась уехать в Москву. Сжимала ручки у груди: