Хождение по путям опасно для жизни (для этой жизни). Олег Владимирович Колмаков

И каждый раз, завершить начатое, он так и не решился – не хватало: то ли смелости, то ли воли…

      Много воды утекло, с того злополучного воскресенья. А Василий, так привык к новому образу бытия, что ему уже начинало казаться, будто бы всю свою осознанную жизнь, он провёл именно здесь, среди поездов, пассажиров и провожающих. О своём же прошлом, Угрюмов теперь вспоминал, не иначе, как о грустном сюжете из давно увиденного кинофильма…

      Сегодняшний, очередной вольный день, был для Васи, как никогда удачен. Можно сказать: нынче, он несказанно разбогател. Мало того, что Угрюмый уже был пьян и сыт – так после всего прочего, у него за пазухой ещё позвякивали две бутылки дешёвого самогона.

      В данное время суток (в аккурат, после полуночи), «менты» обычно спали и бродяг не беспокоили. Потому проходя в зал ожидания, Василий по-настоящему ощущал себя «королём паркета».

      Осмотревшись и вновь смахнув капли пота с подбородка, Угрюмый нашёл-таки, своим полупьяным взглядом того, кого и искал. А именно Синюгу, притаившуюся в углу зала.

      Синюга – это грузная и оплывшая избыточным жиром женщина-бродяжка. Она частенько заглядывала на вокзал. Однако так и оставалась не признанной – местными бомжами – за свою. По началу, Синюгу бесцеремонно изгоняли с привокзальных территорий, беспощадно били и пинали. А после, на её безобидные визиты (то ли из жалости; то ли оттого, что она, пусть и бомжиха, но всё же, женщина), перестали обращать какое-либо внимание.

      В любую погоду и любое время года (как, собственно, и сегодня), Синюга была одета в зимнее, ядовито-зеленое пальто, из которого: то там, то тут – торчали ватные ошмётки. Кроме того, как и всегда, на ней были утеплённые штаны; пара-тройка кофт, одетых одна на другую; а так же, армейские кирзовые сапоги. Весь свой скарб, состоящий из нескольких огромных и замусоленных сумок, доверху набитых всякой дрянью, собранной из урн и помойных баков – она неизменно таскала с собой.

      Её настоящего имени, никто не знал. Да она и сама, похоже, давно и основательно его подзабыла. Что же касаемо прозвища: Синюга.… Так получила она его, за не сходящие с её лица синяки и побои – как результат ежедневных «разборок» с бомжами и сотрудниками правоохранительных органов, в борьбе за место под солнцем. Её действительный возраст, так же оставался для окружающих, под покровом тайны (а может и не тайны, а несмываемой, въевшейся грязи). Синюге, с равновероятным успехом, можно было дать: как тридцать, так и семьдесят…

      «…А почему, собственно, и не провести нынешнюю ночь с дамой?..» – подумалось в ту минуту Василию. Нет, о каком-либо интиме – не могло быть и речи. Этот природный инстинкт, вместе с иными желаниями подобного рода – у нашего героя давно атрофировались, словно ненужный организму атавизм. В данном случае, подразумевалось разнообразие, в выборе собутыльников.

      Как ранее уже сообщалось: вокруг бродяжки было расставлено несколько