Научи меня ненавидеть. Ирина Шайлина

Она тряслась, обычно бледное лицо казалось белым, как снег. Широко распахнутые глаза смотрели на меня из-под мокрых, слипшихся в стрелки ресниц. Я никогда ещё не видел её глаза так близко.

      На берегу она очнулась и начала биться в моих руках.

      – Руки! – истерично завизжала она. – Убери от меня свои руки!

      Я послушно разжал руки, и она плюхнулась задницей на мокрую гальку берега. Подтянула коленки, уткнулась в них лицом и тонко заскулила.

      – Машина, – вдруг сказала она. – Эта идиотская машина – все, что у меня осталось! А теперь нет, нет ничего!

      И засмеялась. Подобрала с земли камень покрупнее и бросила его вслед уплывающей машине, от которой виднелась одна лишь крыша. Камень с всплеском плюхнулся в воду, до машины не долетев. Я пожал плечами. Её трясло, рыдания рвались вперемешку со смехом. Истерика, подумал я. Только бабской истерики мне сегодня не хватало. Подбежал Бублик и с громким лаем закружился вокруг неё. Пожалуй, истеричку надо вести домой.

      – Пошли домой, – сказал я.

      Она посмотрела на меня так, словно первый раз в жизни увидела. Поднялась на ноги, колени подогнулись, и она вновь повалилась на землю.

      – Проклятье, – снова выругался я. Подхватил её на руки, мокрую, холодную, трясущуюся. – Если снова будешь визжать и брыкаться, я тебя снова уроню.

      Она ничего не ответила, только крепче зажмурила глаза. А я снова нёс её на руках. Коленка болела просто отчаянно, так остро, что хотелось как в детстве, бежать к маме, чтобы она подула. Бублик решил, что мы играем, и выражал своё одобрение громким лаем. А я шёл и думал,  что сейчас мог бы ласкать податливое Анькино тело, а вместо этого несу на руках мокрую дуру. Сам виноват. Однако, несмотря на чёткое осознание своей виновности, раздражение не унималось. Снова посмотрел на неё – глаза так крепко зажмурены, что даже нос сморщился. Можно подумать, что если она не будет меня видеть, то от этого что-то изменится. Захотелось снова разжать руки и позволить упасть ей вниз, в грязный снег дороги, но я вспомнил, как неловко она пыталась встать на берегу, и понял, что поднимать ее мне придётся опять самому. Бублик забежал на веранду первым, я толкнул ногой дверь и вошёл в дом. Прошёл на кухню и усадил её на стул.

      – Раздевайся.

      Она посмотрела на свои руки, затем растерянно на меня.

      – Моя машина, – сказала она. – Уплыла.

      И снова рассмеялась. Я не выдержал и легонько шлепнул её по щеке. Не больно, просто рассчитывая на то, что обида и унижение вернут её наконец на грешную землю. Так и произошло. Глаза полыхнули огнём, рот поджался.

      – Не. Трогай. Меня. Никогда.

      Так и сказала, чётко, раздельно. Я повернулся поставить чайник, горячий чай ей пригодится, и постарался не думать с тоской о тех днях, которые придётся провести с ней под одной крышей. Огонь под чайником горел синим и чуть потрескивал, я тянул время, не желая поворачиваться к ней, не желая ей помогать. Прошло несколько минут. Тихо было так, что слышалось посвистывание начинающей закипать воды