Война и мир. Лев Толстой

время как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d’estime[31], и опять взгляд ее подернулся грустью.

      Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелкануть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.

      – Mais à propos de votre famille, – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь, с тех пор как выезжает, fait les délices de tout le monde. On la trouve belle comme le jour[32].

      Князь наклонился в знак уважения и признательности.

      – Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, придвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам дала судьба таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови), – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не сто́ите.

      И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.

      – Que voulez-vous? Lafater aurait dit que je n’ai pas la bosse de la paternité[33], – сказал князь.

      – Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…

      Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.

      – Что ж мне делать? – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbéciles[34]. Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что-то неожиданно-грубое и неприятное.

      – И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.

      – Je suie votre верный раб, et à vous seule je puis l’avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence[35]. Это мой крест. Я так себе объясняю. Que voulez vous?..[36] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.

      Анна Павловна задумалась.

      – Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля. Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des mariages[37]. Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne, которая очень несчастлива с отцом, une parente à nous, une princesse[38] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственной светским людям быстротой соображения и памятью движением головы показал, что он принял к соображенью это сведенье.

      – Нет,

31

много уважения.

32

Кстати, о вашем семействе… составляет наслаждение всего общества. Ее находят прекрасною, как день.

33

Что делать? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви.

34

дурни.

35

Я ваш… и вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.

36

Что делать?..

37

имеют манию женить.

38

девушка… наша родственница, княжна.