Пепел родного очага. Александр Никонов

готово! Занавес открывается!

      И, когда он высунул голову из-под тулупа, в уши сразу ворвалась знакомая песня:

      – Широкие лиманы, зеленые каштаны,

      Качается шаланда на рейде голубом.

      В красавице Одессе мальчишка голоштанный

      С ребячьих лет считался заправским моряком.

      На глазах Хункарпаши стали наворачиватся слезы, и он украдкой посмотрел, не видит ли их Надя. Но девушка задумчиво смотрела в окно и с улыбкой покачивалась в танце на одном месте. А утесовский хриплый голос словно обращался к нему:

      – Ты одессит, Мишка, а это значит,

      Что не страшны тебе ни горе, ни беда.

      Ведь ты моряк, Мишка! Моряк не плачет

      И не теряет бодрость духа никогда!

      Когда песня закончилась, она спросила:

      – Как, Паша, тебе нравится эта песня?

      – Да, Надия, спасибо, ты лечишь мне душу. Так хорошо стало, вспомнил Махачкалу, Каспий, парки, сады, горы наши. В Махачкале я учился, два года, оттуда и на фронт призвали. Ты знаешь, Надия, я много раз думал там, на фронте, что никогда уже этого не увижу, мне часто снилось какое-то черное ущелье, и будто я падаю в него, и лечу, лечу! А дна все нет, и только страх один, больше ничего не чувствуешь. – Закончил он со вздохом: – Так и не долетел я до дна.

      – Наверное, сон вещий был, – ответила Надя. – Хорошо, что не долетел. Нам обоим повезло. А давай я тебе еще одну пластинку поставлю! Хочешь?

      Хункарпаша заметил, что они незаметно для обоих перешли на «ты», и тоже ответил:

      – Очень хочу, Надия.

      Девушка завела пружину патефона, поправила иглу и поставила головку на пластинку. Хункарпаша ожидал услышать что угодно, только не это. В старой тесной избе в глубине заснеженной и холодной России зажигательными молниями заметались искрящаяся мелодия «Лезгинки». Не ожидавший этого, он невольно зашевелил руками и ногами и закричал:

      – Оп-па! Ас-са! Давай! Давай! Жги! Оп-па!..

      Надя тоже закружилась на пустом пятачке, плавно размахивая руками и поводя головой из стороны в сторону. И вслед за Хункарпашой повторяла:

      – Оп-па! Ас-са!

      Когда затих последний аккорд, и раздалось шипение пластинки, Надя с хохотом повалилась на стул, а Хункарпаша с еще горящими глазами, задохнувшийся и усталый, спросил:

      – Ой, Надия, порадовала ты сердце кавказского мужчины! Скажи, где взяла эту пластинку, я ее куплю за любые деньги.

      – Зачем же за любые, – ответила сквозь усталый смех девушка, – я купила эту пластинку тебе в подарок. Слушай на здоровье.

      Дверь в комнату отворилась, и вошла тетя Полина.

      – Это что тут за свадьбу устроили? – грозно и вместе с тем шутливо спросила она. – Вот молодежь, не успели глазыньки от смерти отвести, а уже пляшут. Ты хоть его кормила, Надька?

      – Да кормила, кормила, теть Поль.

      – А лекарства давала?

      – Давала, давала…

      4

      …Дверь