Перерожденный. Александр Зуев

туман. Никита удержался, встал на четвереньки, ухватился за острые грани руками. Почувствовал боль в пальцах и ладонях, из которых стала сочиться кровь. Опять качнуло влево. Вспомнились судорожные боли и жесткий армейский сапог, ввинчивающийся в левый глаз и в надбровье. Захотелось, чтобы все скорее кончилось. Пусть будут серость, запах гнили, разложения и бесы с обезьяньими хвостами. Они хоть и гримасничают, но не бьют коваными ботинками. И самое главное – там, в сером тумане, нет боли и страданий.

      Никита почувствовал, как его явственно потянуло влево, судорожно сжимавшие острый базальт руки стали ослабевать.

      – Ну и пусть, – решил Никита. Онемевшие от судорожного усилия пальцы стали неметь и вот уже левая ладонь отпустила режущую грань.

      Его готовое к исполнению решение нарушил детский крик:

      – Папка, не умирай! Я тебя люблю, папка, слышишь! Я тебя всю жизнь на руках носить буду, только не умирай. Ты самый добрый, ты самый лучший из всех. Ты умрешь – я одна останусь на этом свете. Слышишь? Не умирай!

      Никита мгновением оборвал все мысли, уперся в базальтовое острие, чувствуя боль, рвущуюся из ран кровь, оттолкнулся одним движением и прыгнул спиной вперед вправо, вниз, прямо на детский голос.

      Очнулся, ощущая остатки боли в пораненных ступнях и пальцах. Детский голосок затих, удалился. На смену пришел женский голос, вещавший ему ранее смерть:

      – Кажись, представился перед Господом нашим.

      Никита кашлянул, выплюнул комок горькой слюны и прошептал:

      – Пить дайте, боголюбы чертовы.

      Через минуту он уверенно, громко утробно булькая, глотал чистую воду. Выпил до самого донышка полстакана, лизнул последнюю капельку на кромке и выругался:

      – Что, воды жалко? Я же просил, дайте попить.

      С удовольствием, врастяжку выпил полный стакан, ощутил в нем неприятный хлорный привкус, и сел, опершись на кривую стенку.

      Женский голос, звучащий словно из-за ватной стены, прогнусавил:

      – Вот чудо, ожил. И слава Богу! А ведь это Машка его с того света позвала. Говорят же: детское желание бывает посильнее Божьего призыва.

      Тем временем шею Никиты обняли детские ручки. В голове, вверху справа что-то зашевелилось, укололо мелкими целительными уколами, и побежали странным образом мысли:

      – Значит Маша, дочка, та, что выбор сделала, для меня важнее Божьего вердикта, – Мысли у Никиты побежали четкие, в то же время, непонятные. Для него все было новым. Он не помнил ни зрительно, ни ощущениями этой своей убогой каморки, ни женщины, претендовавшей на звание жены. Лишь дочка Маша была единственным существом в этом неизвестным мире, в котором его удержало одно – преданная любовь одного маленького человечка.

      Тут Никита вспомнил о ступнях ног и ладонях рук, изрезанных острыми как бритва гранями базальта. С удивлением обнаружил на обеих ладонях и подушечках пальцев белесые шрамы. На ногах свежих белесых шрамов, окруженных розовой