Житие грешника. Андрей Кайгородов

по ее кровотоку, обволакивая негой все члены организма, стучась в мозг.

      – Ты мне так и не ответил, убил бы ты или нет? – вновь спросил Ник.

      – Нет, – произнес Чех.

      – А если, предположим, у него никого нет, ни родных, ни близких, совершенно одинокий человек, к примеру, бомж.

      – Думаю, что все рано бы не отважился, да и зачем, собственно, мне его убивать?

      – А я бы, наверное, смог, – задумчиво пробормотал Ник.

      Они молча курили, думая каждый о своем.

      – Послушай, Чех, – разорвал, словно ситцевую материю, молчаливую тяжесть минут Ник, – возвращаясь к разговору, убить бомжа, понятное дело, особого труда не составляет, это мне представляется даже неким одолжением со стороны убийцы по отношению к деградировавшему млекопитающему. Но, это же самое убийство приобретает совсем другое звучание, когда, – Ник прищурился, его глаза заблестели, а губы искривились гаденькой усмешкой, – бывший бомж, просящий у неба о смерти, благодаря тебе стал отличать аромат розы от запаха нечистот. Когда он вместо корки черствого хлеба попросит бутерброд с икрой, когда он устыдится грязи под своими ногтями, когда он вновь вдохнет полной грудью давно забытые прелести этого мира, он уже не будет тем, кем был, оставаясь для всего общества бомжом. И вот тогда его судьба в твою ладонь протянет меч. Что думаешь?

      – Я думаю, что ты, как бы это лучше выразиться, слегка не в себе, – сказал изрядно загрустивший юноша, – ты из этих бредней хочешь состряпать роман?

      – Не знаю, что-то зреет во мне, пока не знаю, что.

      – Никитушка, – встряла в разговор изрядно захмелевшая Вера, – ты точно рехнулся на фоне своей литературы. Я тебе скажу, что нужно делать.

      – Для чего, Вера?

      – Для того, чтобы поправить крышу. Во-первых – устроиться на работу, но так, чтобы труд был физический. Во-вторых – найти бабу, для, хотя бы, трехразового в неделю совокупления. И подобные мысли пройдут сами собой, да, да.

      – Насчет работы я подумаю, а вот по поводу бабы, может ты, Вера, расстараешься для меня, хотя два раза в неделю, а?

      – Извини, не могу, так как больше жизни люблю товарища Чехова.

      – Антона Падловича?

      – Нет, почему, вот этого Падловича.

      – И давно ли? – разливая по рюмкам водку, спросил Чех.

      – С сегодняшней ночи.

      На кухню потихоньку стал подтягиваться развеселенный танцами и водкой народ.

      – Ник, это чего у тебя, а чего кровь на полу?

      – Вы чего, ребята, тут делали?

      – Успокойтесь, все в порядке. Безумную оргию в стиле императора Веспасиана объявляю закрытой. Кто в состоянии, прошу покинуть стены моего вакхического храма. Все иные могут остаться, но при одном условии – не докапываться до меня с разными вопросами по поводу и без. Совещание объявляю закрытым.

      Несколько человек, обремененных домашними проблемами, покинули стены холостяцкой квартиры молодого поэта, мечтающего написать роман, кто-то уединился в ванной, все остальные принялись допивать оставшуюся водку и мирно беседовать о всевозможной