В доме на Садовой. История Цацы. Ирина Бйорно

очки с круглыми стёклами и подошла к своей уставшей от работы маме, плохо видя её за выпуклыми стёклами очков.

      – Я – профессор! – заявила кратко крошка, программируя свою дальнейшую судьбу, но родные вокруг неё: мама, папа, бабушка – только смеялись над её словами и ей явно не верили. Тогда она подошла к буфету, открыла дверцу и вынула из салатницы изображения своих родных, вырванные ею из странных книжечек. Она гордо принесла их бабушке и положила результаты своих изысканий на её знакомые, родные коленки, спрятанные под коричневой, длинной юбкой в полоску.

      – Я – профессор! – гордо повторила немногословная малышка с неподражаемой улыбкой и настойчивостью маньяка.

      Наступила минута общего молчания. Бабушка узнала по печати, что её лицо было выдрано из паспорта, а дедушкино – из партийного билета, фото же любимой тёти принадлежало комсомольскому документу, подтверждающему её, тётино, членство в многомиллионной организации советских молодых людей. Машенькино действие могло закончиться большими непрятностями для всех членов этой простой, советской семьи, жившей в обществе, которое относилось к бюрократическим бумажкам с трепетностью святых мощей, к которым когда-то приклоняли головы их деды и бабки в старой русской церкви, прося исцеления.

      Бабушка встала, пошла в свою комнату и через минуту вынесла оттуда тайную шкатулочку, в которой лежали остатки порванных и навсегда испорченных семейных документов – на общий суд.

      – А где – остальные фото? – грозно спросила бабушка, увидев испорченные документы Маменькиной мамы и папы.

      – Уберила – очень тихо сказала малышка, поняв, что её радость исследования осталась неразделенной. Её родные не поняли Машенькиного грандиозного плана по воссоединению всех членов семьи в одном месте – пусть только в бумажном варианте, но вместе. Её гениальный план – прогорел, как та зажжённая посреди комнаты бумага, которую она пыталась исследовать на прошлой неделе, чуть не наделав пожара во всём доме, после чего все спички были спрятаны высоко на полках, до которых она не могла дотянуться сама.

      – Где остальные? – завопила Маменькина мама и шлёпнула девочку по попке.

      – В угол! Ты – наказана! И она потащила её, Машеньку, в тёмный угол в прихожей.

      – Стой здесь, пока не попросишь прощение и скажешь, где остальные фотографии, противный ребёнок!

      Мама погрозила пальцем и закрыла за собой дверь в комнату. Машенька осталась одна. В холле горел слабый свет, было тепло, поэтому она особо не переживала в своём углу за гардиной.

      Машенька стояла в своём углу и размышляла, что ничего плохого она никому не сделала, поэтому просить прощения она никак и ни у кого не хотела, так как своей вины не видела. Постояв минут десять, она нашла за занавеской толстую книжку с картинками, оказавшейся собранием картин Пикассо из Эрмитажа, и углубилась