Безумен не мечт'атель, а…. Син Мета

по указке из головы, стал набирать полные руки всяких удобрений, лопаток и прочего.

      Женский голос торопил, скучая у стойки. Хатен’’’-Риду было неловко под взглядом, прокалывающим спину.

      Он вернулся на кассу, не смотря в глаза девушке. В тишине оставил завидную часть сбережений и покинул магазин.

      Пакета он не взял: разложил по карманам семена, лопатки, а в кулаках уместил землю и горшок.

      У выхода по стеклу дверей усиленно стучал ливень.

      ‘Идиом тоскливо вздохнул и вышел на улицу.

      Перебегая от навеса к навесу, он приближался к продуктовому у дома.

      «И всё же… Поможет ли?..» – подумал парень.

      – Да чем помочь-то?

      Хатен’’’-Рид так погрузился в бездумие, что от резкости немысли наступил на реку тротуара. Заскрипел зубами.

      «Едрена вошь! Я хочу… Должен написать книгу. Но здесь, где солнце осветит ничего нового, нет историй. Здесь нет огня в сердцах!»

      – Ты хочешь, чтобы я рассказал историю? Думаешь где-то, за тропой, розовые искры бегут по степи?

      «Да!»

      Немысль в кои-то веки стихла. ‘Идиом почувствовал утрату.

      Он закрыл на мгновение глаза, но, открыв, не заметил ничего нового: вода смывала окурки в канализацию; обладатель окурка смыл за собой и закрыл окно; за окном – дверь, измазанная пастельной краской, – дверь приоткрыла не его спальню, а ее обладательница смыла краску с измазанного лица и скинула халат на окуренную свечой одинокую постель.

      Дверь с воплем закрылась.

      Комната не изменила страстное одиночество в своих границах.

      Ничего нового.

      Хатен’’’-Рид в тишине добрался до магазина и оставил в ячейке новые покупки. Вода размочила следы. На них смотрел сонный продавец, покачивая головой.

      ‘Идиом взял пачку дешевых макарон и на кассе самообслуживания добавил пачку дорогих конфет.

      Новые покупки он соединил со старыми: поместил в горшок, и побрел домой через тропу по неровной плитке, которая еще утром была выравнена обновлением.

      Лифт в ЖК качался, канаты надрывисто скрипели. Кто-то забрал зеркало, которое утром еще висело, и не оповестил.

      Лифт остановился. Хр-хр-р (словно храп) – двери распахнулись.

      ‘Идиом добрался до съемной квартиры по картонным коридорам.

      Забрел.

      Стряхнул коридорную пыль новостройки и – за неимением мебели – поставил на пол старо-новые покупки.

      Так он встал и сам, словно мебель, в одинокой студии без мебели.

      Чайник сидел справа от двери, в углу напротив ванной. Матрас развалился в центре под окном, под неработающей батареей, на холодной домашней плитке.

      А тумба на кривых ногах, единственная мебель, в углу у окна безучастно смотрела на парня; всю ее жизнь занимало одно: она из последних сил держалась, чтобы не раствориться в пустоте комнаты, пожирающей всё.

      Капли с мокрой футболки эхом касались бетонно-плиточного пола. Так бы ‘Идиом и стоял до весны, наверно, прорастая корнями, если бы немысль с горечью не вернулась бы.

      – Ты так и будешь стоять, прорастая