Меморандум. Андрей Алексеевич Воронин

широкую аудиторию,

      интересующуюся как приятно убить время.

      • Глава 1, в которой студенты второкурсники утром доедают из рваной газетки головы и хвосты хамсы после вчерашней пьянки. Один вспоминает, что в комнате приемов возле ректорского кабинета (о которой ходят легенды) меняют плинтуса. Идея пошерстить встретила горячий отклик в сердцах молодых.

      Завтракать сели часов в 11. Собственно не сели, а приподняли свои – ой, нет, совершенно чужие – головы с колен, со стола, с чужого плеча и поняли, что ни есть, ни пить, ни курить больше до стипендии нечего. Так что и завтраком это тоже не назовешь. На замызганном столе в лужицах прогорклого пива, каких-то красивых, но вонючих жидкостей, среди неаккуратных бычков оставалась, к счастью, завернутая газета с головами и хвостами от вчерашней хамсы. Ни один второкурсник никогда не ткнет бычок в хвосты и головы, поверьте мне. Но понятное дело, на всех все равно мало, как ни дели. Вкуса не чувствовалось, потому что хвосты, воздух в общаге, газетка на столе, вода в кране и вообще все запахи и вкусовые  ощущения были абсолютно неразличимы. Полгазеты таки съели вместе с хвостами, но душа! Душа требовала своего, томилась по истине, и в который раз за семестр, лихорадочно, но уже чуть вяловато, выдвигались идеи, как бы похмелиться. Политикой заниматься не моглось – это тащиться на рынок и получить дань с черных, они в последнее время чего-то наглеть стали, не хотят делиться, это надо руками махать, – нет, тут и пошевельнуться больно. Извержений пока нет, но трещит кора основательно.

      Занять не у кого, отнять нечего, на халяву ничего не обломится.

      Но там, где нет сил, должен работать могучий интеллект. Самый умный студент, Эдуард, сам с Ростова, вспомнил, что в комнате для приемов почетных гостей, прямо рядом с ректоратом и сортиром, где еще есть вода, меняют плинтуса. А там короче и холодильник стоит, и вообще блин полно всего – банки с какой-то жратвой, в шкафу, в баре сигары, коробки с дорогущими коньяками, да вообще… Надеть робу и спокойненько пройти, подать в окошко, благо первый этаж, и – ходу. Да, для виду прихватить с собой пару досок, молоток, сейчас работяги побегут за пивом, все побросают… Там в натуре и картин, и аппаратуры, и какие-то знаки на стенах висят, можно как бы пошерстить.

      Конечно, немного не то, чтобы совестно или страшно, нет, но как-то неохота. Но неохота, как известно, быстро тонет в охоте, и самые твердые в движениях, а стало быть, и духом, угрюмо подались на выход, стараясь избегать углов и целясь в дверные проемы. Инерция вчерашнего оживления передалась комнатке, выкидывающей такие антраша, какие и вчера вечером никому были не под силу – то задерет угол вверх, то выроет под ногами яму, то понесет куда-то вниз-в-сторону, то взмоет вверх до тошноты… Есть хотелось невыносимо, а похмелиться надо было просто категорически.

      Расчет оказался безошибочным, работяги и впрямь потянулись к палатке, в коридоре лежали новенькие плинтуса, инструмент, спецовки, так что проникновение прошло как по маслу. Но в комнате ни черта не оказалось, кроме старых стульев, портрета прежнего вождя с дырявыми глазами и маленького железного шкафчика, прикрытого ковровой дорожкой – то ли от пыли, то ли от особого почтения. Вытолкнуть его в окошко оказалось даже легче, чем самим форсировать оконную преграду – внутри нашего славного студенчества кипели неведомые современной физике турбулентные и гравитационные процессы.

      • Глава 2, в которой несгораемый шкаф уступает домогательствам страждущих студентов. Но, увы, чем ценнее вещь, тем меньше она нужна человеку. Документы масонской ложи, секретные списки и доклад Общества по изучению открытого космоса – вместо пива, водки и воблы.

      Вчетвером, прикрыв шкапчик той же ковровой дорожкой, но уже на совершенно другом логическом основании, притащили наши герои добычу домой. Поставили. Сели вокруг. Душа у каждого поистине томилась. Помолчали, но подняться и пойти назад за ключами уже ни у кого сил просто не было. Так ковырять бесполезно, тут нужен специалист. Да еще чтобы не продал.

      – У нас, на втором курсе, этому пока еще не учили, – флегматично констатировал Эдуард. – Придется тащиться к ларьку, искать маэстро. У кого конкретно часы остались, или чего-нибудь, – вместо гонорара умельцу?

      У самого ловкого студента, Христо, сам с Орловщины, оказалась бутылочка со ртутью, 200 мл, спер еще на первом курсе из лабораторной.

      – Годится, давай, – Эдик хотел вздохнуть поглубже, но подавился густым кисло-сладким воздухом и осторожно, чуть приседая и растопырив руки, вышел в дверь.

      Идти было рядом, но солнце слепило до рези в залитых глазах, почва шевелилась и уходила из-под ног, деревья явно гонялись за прохожими и норовили взять на корпус, так что до палатки Эдуард добрел с трудом и не сразу. После провала памяти, когда опять появился свет и ощущение холода и враждебности мира, Эдик наконец понял, как видит мир камбала – он полулежал в неудобной позе возле клумбы, заваленной мусором, а глаза у него были на одной стороне лица. И плоские силуэты прохожих, машин, и даже голубей – и откуда они берутся, уж вроде всех переловили в округе, – растекались, на беду Евклиду,