Фетишизт. Валентин Дягилев

стоят свежие лошади, можешь сходить к нему, пока он не укатил за гробом. Тогда вместо него пошлю кого-нибудь другого.

      Аврелий ушел в стойло.

      ***

      Сегодня в Недокунево было хорошо. Снега скатертью устилали кровавые перегонные поля и сверкали под солнцем не хуже столичных бриллиантов. Под копытами трещали примятые ногами тракты, которыми вели немчинцев. Где-то в снегу алел забытый немчиновский шеврон.

      Было замечательно, солнечно, в меру холодно—как будто не стреляли за лесом, а собирались праздновать Рождество и все к этому готовилось: люди, природа, небеса.

      Скоро Аврелий прибыл к родительскому дому.

      Парадная колоннада, окружавшая подъездную, простояла недолго и оказалась вычищена. На память остался только торчащий штык, возле которого по привычке ставили телеги.

      Усадебный дом встречал гостей портиком, на фронтоне которого висели заляпанные инициалы. Никому не нужный, просевший бельведер, как гангрена нависал сверху и подмигивал голыми, черными дырами. Однажды он обязательно должен был провалиться.

      Вздохнув, Аврелий запахнулся и пошел ко входу.

      Возле старой беседки стояли люди.

      Аврелий передернул плечами.

      Это были фанерные обманки. Отец мечтал о саде перед домом, но сада выстричь так и не смог, поэтому обманки достались Аврелию как игрушки. У них раньше были имена, которые сейчас Аврелий уже не помнил.

      Дверь в дом была не заперта. «Какие же дураки,—подумал Аврелий.—Впрочем, воровать у нас все равно нечего».

      Зайдя в парадную, по которой бегал наперегонки колючий ветерок, Аврелий распахнул пальто, шарф с перчатками рассовал по карманам и прямо так пошел.

      – Ма-ам?

      Ответа не было, поэтому Аврелий решил найти ее сам. Искать было несложно: Лиза не изменяла своим привычкам и коротала дни в зале.

      – Ай?—удивилась она и шустро вскочила с места.—Филечка? Ты пришел?

      Аврелий остановился перед матерью, скучающе оглядел зал и, поняв, что от камина становится жарко, бросил пальто на диван.

      – Ну нет, ма. Я это. Аврелий.

      – Ой-ей, Филя, ну как же ты не кстати. Курдюк этот бараний дома, а ты принесся. Вот если он тебя увидит, что ж это начнется тогда.

      Аврелий упал в кресло и глянул на мать. Истощенная гарпия с растрепанной копной серенько-рыжих, подкрашенных волос метала из глаз зубочистки. Почему-то так вышло, что Лиза после отъезда Аврелия замкнулась в себе и стала избегать Франка, а, когда Аврелий к ней все-таки приехал, вдруг назвала его чужим именем, одним, другим, третьим. Он перепробовал на себе уже с десяток имен, но мать, как прокаженная, останавливаться как будто не хотела и называла Аврелия то Филечкой, то Андреем, то Петром по особым праздникам. Потом Аврелий от Гогмана понял, что это ее любовники. Разные. По молодости и не только. С тех пор Аврелий к родителям приезжать перестал, хотя и думал иногда, что нужно им прислать доктора. Но мысли эти были короткие и бредовые и быстро забывались, а угрызений совести Аврелий не испытывал.

      – Брось,