Самая холодная зима. Бриттани Ш. Черри

холодный ветер – и бросилась к входу.

      – Сюрприз! – прокричала толпа в холле, повергнув меня в шок.

      Салон был празднично украшен.

      – С днём рождения, Старлет! – пели собравшиеся.

      Одной из самых крутых вещей в мире было увидеть группу мускулистых татуированных мужчин-байкеров, держащих розовые и фиолетовые воздушные шары, чтобы поздравить меня. Вся команда состояла из лучших друзей папы, и я выросла и прожила всю жизнь в их окружении. Нельсон первым поспешил ко мне и заключил в медвежьи объятия.

      – С днём рождения, самородок, – сказал он, потирая кулаком мои вьющиеся волосы.

      Нельсон вёл себя как рок-звезда, а с виду походил на игрока в американский футбол – непринуждённо крутой и непринуждённо гигантский. Нельсон был ростом шесть футов четыре дюйма и весом не менее двухсот девяноста фунтов. Хотя он не был пухлым. Он был весь в мускулах. Нельсон поднял меня с пола, как будто это было проще простого. Следующей на моём пути оказалась его жена Джой. Джой была красивой темнокожей женщиной, покрытой чернилами с головы до ног. У неё были яркие седые волосы и выбритые виски. Она всегда носила каблуки высотой не менее пяти дюймов – и всё же была ниже мужа.

      Я почти считала их своими тётей и дядей. Папа называл их «любовью до гроба». Нельсон и Джой поддерживали нас в самые мрачные времена, и я, честно говоря, не думаю, что мы бы справились, если бы не их свет и забота.

      Харпер обнял меня следующим. Ему было за шестьдесят, и его знали как одного из лучших татуировщиков в мире. Люди прилетали со всех уголков света, чтобы стать клиентами Харпера. Он был крутым, спокойным человеком, соприкасающимся с энергией и Вселенной. Иногда, если он чувствовал, что человек нервничает перед нанесением татуировки, то доставал колоду карт Таро и раскладывал их, а затем проводил быстрый сеанс рейки-терапии. Мы называли его нашим гуру-хиппи.

      – Светлый привет, наша любимая.

      Харпер улыбнулся и обнял меня. Он обнимал крепче всех, так, будто всю жизнь ждал момента объятия; от такого приветствия человек таял.

      Дальше был Коул – тусовщик. Он уже разменял четвертый десяток, но всё ещё веселился так, словно ему только что исполнился двадцать один год. Коул был покрыт пирсингом, последним был «укус дельфина», прямо под нижней губой. Стройный, с лохматыми светлыми волосами и зелёными глазами, которые радостно сверкали, – я никогда не видела, чтобы у него был плохой день. Коул был человеком, который жил ради острых ощущений. Никого не удивило, что он вышел вперёд, держа поднос с шотами.

      – Двадцать, чёрт возьми, один!

      Коул прокричал это, не вынимая изо рта праздничную дуделку.

      – С днём рождения, ковбойша, – сказал он, ставя поднос на стол и целуя меня в лоб.

      И наконец был папа – лучший папа на свете.

      – С днём рождения, принцесса, – сказал он, обнимая меня. – Я не могу поверить, что ты уже такая взрослая.

      Он несколько раз поцеловал меня в лоб.

      Мы с отцом были очень похожи. Не считая татуировок. В течение многих лет он предлагал набить мне что-нибудь, но я всё ещё не была готова.