Али и Нино. Курбан Саид

их имена.

      – Позови сейчас же Мустафу.

      Гочу неодобрительно покачал головой – какое нездоровое любопытство! – затем исчез и вернулся в сопровождении Мустафы.

      Мустафа надменно усмехался и вел себя как всезнайка. Конечно же, царь объявил войну. Весь город об этом говорил. Лишь я в это время дремал на веранде. Имейте в виду, что никто точно не знает, почему царь объявил войну. Он принял такое решение, лишь исходя из собственного здравого смысла.

      Я уже начал терять терпение:

      – Кому же царь объявил войну?

      Мустафа выудил из кармана клочок бумаги со своими каракулями. Затем откашлялся и с достоинством стал читать по слогам:

      – Немецкому кайзеру и австрийскому императору, королю Баварии, королю Пруссии, королю Саксонии, королю Вюртемберга, королю Венгрии и множеству других лордов и принцев.

      – Я же сказал вам, ага, что всех и не упомнишь, – робко заметил гочу.

      Мустафа свернул свой клочок и произнес:

      – С другой стороны, его имперское величество халиф и султан Османской империи Мухаммед Рашид, а также его величество шахиншах Ирана султан Ахмед-шах объявили о своем намерении не участвовать в этой войне. Поэтому войну можно считать войной неверных, к которой мы не имеем никакого отношения. Мулла Мухаммед Али думает, что победят немцы.

      Мустафе не удалось закончить. Со стороны города стал разноситься колокольный звон семнадцати церквей. Я выбежал. Знойное августовское небо угрожающе и неподвижно висело над городом. Вдалеке, как равнодушные свидетели, высились голубые горы. Колокольный звон ударил по их серым скалам. Улицы кишели людьми. Взмыленные, возбужденные лица были обращены к куполам церквей и мечетей. В воздухе стояла столбом пыль. Люди хрипло переговаривались. Безмолвные и видавшие виды стены храмов смотрели на нас безжалостным взглядом вечности. Их башни висели над нами немой угрозой. Колокольный звон смолк. Толстый мулла в струящемся разноцветном халате поднялся на минарет рядом с нашим домом. Он рупором поднес ко рту ладони и с гордостью и в то же время печально прокричал: «Идите на намаз, идите на намаз, лучше молиться, чем спать!»

      Я вбежал в конюшню. Гочу оседлал мне коня, и я помчался по улицам сквозь испуганную толпу. Уши коня стояли торчком в счастливом ожидании, пока я выезжал из города. Передо мной серпантином извивалась широкая тропинка. Я промчался мимо домов карабахских аристократов.

      – Ты уже рвешься в бой, Али-хан? – кричал мне вслед какой-то крестьянин, причисляющий себя к местной знати.

      Я посмотрел вниз, на долину. Посреди сада стоял небольшой домик с плоской крышей. Взглянув на него, я напрочь забыл о правилах верховой езды и диким галопом пустился к крутому холму. Дом становился все больше и больше, а за ним исчезли по очереди горы, небо, город, царь и весь мир. Я въехал в сад. Из дома вышел слуга и произнес убитым голосом:

      – Князь с семьей покинул дом три часа назад.

      Моя рука автоматически схватилась за кинжал. Слуга отошел в сторону:

      – Княжна