Бабка. Павел Козлов

шабаш. – с ухмылкой съязвил Артём.

      Дедок в ответ лишь окинул нас своим презренным взглядом. Повернувшись в своем кресле к старому телевизору, он продолжил просмотр передачи про военную технику.

      – Комната восемь, второй этаж. Теперь вся компания дурачков в сборе и будет жить вместе. – из-за спины, напоследок сказал он.

      Мы взяли багаж и начали подниматься к своему номеру. Путь до него лежал через старую, деревянную советскую лестницу, которая, в отличие от здания, не скупилась на детали и была красиво украшена резными узорами. Атмосфера здешнего места потихоньку начала переносить меня в прошлое: портреты лидеров революции, информационные стенды на стенах, интерьер сохранял историчность. На этом фоне выбивались лишь новые коммуникации, но и те уже не в лучшем состоянии: проводка вырвалась с хомутов и местами провисала чуть ли не до пола холла, а трубы, не закрепленные и криво спаянные, протекали, оставляя плесневый след на стенах.

      – Будь осторожнее, Артём, – сказал я, поднимаясь к номеру. – Если нас выселят, жить придется с собаками на улице.

      – Не парься ты, Паш, мы здесь редкие гости, в гостеприимстве нам не откажут – ответил Артём, при этом очевидно задумавшись о чем-то.

      Когда мы поднялись на второй этаж, коридор встретил нас вязкой тишиной. Стены, украшенные пятнами от сырости, исписаны чьими-то бессмысленными каракулями. Путь к нашему номеру казался бесконечным, здание словно нарочно простирало коридор, увлекая нас всё дальше.

      Но вот, свернув за угол, мы замерли на месте: у дверей одной из комнат стоял человек, высокий, полноватый, в мятом, застёгнутом лишь на одну пуговицу халате, из-под которого виднелись полосатые трусы. Его волосы были сальными, видимо, он не мыл их месяцами, а взгляд – тревожным и бессмысленным, каким-то диким, как у загнанного зверя. В руках он держал икону, старую и потемневшую, с потрескавшимся ликом неизвестного святого, и с остервенением ломал её, медленно разламывая деревянную рамку пальцами, сжимая как чужую кость.

      Мы переглянулись, и Артём, как всегда, оказался первым, кто решился заговорить:

      – Эй, мужик, ты чего делаешь? Ты же понимаешь, что за порчу таких вещей в России, вообще-то, статья полагается? – Он усмехнулся, в его голосе чувствовалась нотка иронии, но за ней скрывалось едва заметное беспокойство.

      Человек остановился, медленно повернул голову к нам и мрачно хмыкнул. Его глаза блеснули так, что стало не по себе. Казалось, он видел нас, но в то же время погружён в какой-то свой мир, недоступный остальным.

      – Ложный пророк, – выдавил он, глядя на икону с брезгливостью. – Её мне подкинули в номер, пока я спал, чтобы отравить меня. Пытаются отравить душу, не дождутся! – Голос его звучал странно, на грани шёпота и крика, как у тех, кто уже давно перестал с кем-то спорить и говорил теперь только для себя.

      –Кто «они»? – спросил я, пытаясь сохранить спокойный тон, хотя его бредовые слова сбивали с толку.

      Он снова посмотрел на нас, в этот раз его лицо исказилось в странной,