Дочь хозяина Руси. Иванна Самович

под запретом. Воли было мало. Даже прогулки по саду без нянь и слуг возбранялись. Обязанность женщины – рожать детей и служить своему мужу. Вот такую мысль постоянно внушали ей, начиная с отрочества. Хотя она, в отличие от подруг, дочерей знатных бояр, присутствовала чаще их на особо торжественных праздничных приёмах, но роль её была пассивна. Она была только молчаливым фоном для отца, находясь в свите его семейства, да и то в основном при молении в церкви.

      Сейчас всё изменилось. Алёна кое-что слышала от подруг, которые иногда посещали её хоромы, о слухах, которые ходили по городу. Но в основном эти слухи к ней просачивались через кормилицу-няню Марфу. Она преданно служила ей с первых дней её рождения. Да ещё от дворовой девки Миланьи, приставленной к ней с отрочества.

      Вот от них Алёна знала, что про её замужество толкует вся столица и всё Московие. В знатных боярских домах, в избах и в простых торговых лавках на её брак с Александром смотрят с надеждой, как на залог мирного существования двух враждующих прежде государств.

      – Замужество царской дочери посеет мир и любовь с литвинами. Мир – это покой и процветание. Мы устали воевать с соседом, война с ним приносит нам слёзы и бедность, – так одинаково мыслили и говорили в богатых хоромах и в бедняцких избах.

      Непривычно Алёне быть в центре внимания, но за последнее время она стала понемногу привыкать. Тем не менее, когда литовские послы, знатные ясновельможные паны, встали перед ней на одно колено и с таким пылом просили её любить их государя, ей не хватило выдержки.

      Алёна смутилась, лицо её вспыхнуло, она хотела что-то ответить, поблагодарить, может быть заверить и обнадёжить, но вместо этого всхлипнула и заплакала. Так и стояла она, двадцатилетняя красавица стройная и привлекательная, напоминающая в этот момент обиженного ребёнка, посреди зала, а перед ней – более десятка коленопреклонённых мужчин, слегка обескураженных её слезами.

      Сердце Ивана Васильевича сжалось от жалости к любимице, он хорошо понимал её состояние. Много тревог и волнений взвалил он на эти хрупкие девичьи плечи, устраивая свои государственные дела, рискуя личным счастьем дочери. Он поспешно, чтобы отвлечь внимание присутствующих от дочери и дать возможность ей взять себя в руки, обратился к послам:

      – Хочу видеть того, кому навсегда отдаю любимое дитя своё.

      Послы, поспешно поднявшись с колен, засуетились, вынули из ларца резной кипарисовый складень, показывая изображённый на нём лик Великого князя Александра.

      – Мы предусмотрели и привезли в Москву лик нашего государя, писанный на этой тонкой кипарисовой доске, – ответил князь Ольшанский, приглашая государя осмотреть изображение.

      – О, настоящий королевич! – воскликнул Иван Васильевич, рассматривая внимательно рисунок. – Подь сюда, Олёнушка! Что слёзы-то льёшь! Глянь, какой красавец! – он передал портрет подошедшей к нему Алёне и, чтобы подбодрить и успокоить её, сказал шутливо:

      – Красивый, такой молодой,