Первый узбек: Канувшие в вечность. Наталия Николаевна Трябина

суетился, торопливо семенил, притоптывая босыми ступнями, всё время пытался заглянуть в глаза обоим парням. От него нестерпимо воняло. Голос отравителя был неровный, иногда переходил на детский визг, потом он начинал причитать бабским голосом, затем срывался на грубый мужской рык. Но тут же замолкал и начинал тихонько визжать противным скрипучим фальцетом. Слова, вылетающие изо рта старика, были несвязными. Невозможно было понять, о чём он говорит – то вспоминает Таваккула, то каких-то давних друзей, с кем в молодости угонял отары. Он говорил о женщинах, с каркающим смехом вспоминал гадости, что творил с ними. В эти мгновения его конвульсивно дёргающееся лицо становилось наиболее отвратительным.

      Углом, не сдержавшись, стукнул старика по спине камчой*, хлестнул изо всех сил, но тот даже не заметил удара и не поморщился. Словно комар пролетел мимо и даже не глотнул отравленной крови. Молодому джигиту было страшно: за такое короткое время взрослый, умудрённый жизненным опытом и опасным занятием лазутчика, так быстро сломался. Но потом вспомнил, как Зульфикар-ака пояснил:

      – Вам повезло, что вы захватили его полумёртвым от пьянства. Это всё наложилось на неудачное покушение, отравитель был уверен, что Великий хан умер. Смертельное разочарование, страх наказания, вино и кокнар убили его. Поэтому все поручения, что вы получаете, вы должны не только выполнить, вы должны три-четыре раза перепроверить, а всё ли вы сделали как надо? Вы видите плачевный результат плохой работы. В ней не должно быть ошибок.– Зульфикар-ака замолчал.

      Алишер-ака оглядел молодых нукеров:

      – Это то, о чём я вам не устаю повторять. Не думайте, что вы самые умные. Если погибните вы, то ничего страшного не произойдёт, у нас есть смена. Но если, не приведи Всевышний, вы допустите покушение на самого драгоценного правителя, то от вас мокрого места не останется.

      Вымытому старику дали еду, простую басму с лепёшкой и чайник зелёного чая. Он вцепился обеими руками в нестерпимо горячий чайник и начал глотать кипяток, обжигаясь и отплёвываясь. Через несколько мгновений он понял, что кокнара в чае нет, и заплакал. Зарыдал так горько, как не рыдает женщина над телом единственного сына, погибшего страшной смертью. Как не плачут дети на поминках по безвременно ушедшим в сады Всевышнего родителям.

      – Вы подлые шакалы, вы меня обманули! Где кокнар, где счастье моей жизни…

      – Да ты совсем потерял память! Я же сказал тебе, что мы тебя отведём в большой дом, где будет много народу. Забыл? Если ты сейчас всё это не съешь, то мы никуда не пойдём, а ты вернёшься туда, откуда мы тебя взяли… – братья, старик и тюремщики сидели во дворе зиндана в тени единственного дерева на тонких циновках.

      – Я вспомнил, я всё вспомнил! Я всё съем. Я ни крошки не оставлю.

      Старик начал запихивать в рот куски лепёшки, через край косы вливал в себя бульон, давился варёными овощами, прихлёбывал чай.

      – Помедленнее жри. Если подавишься и сдохнешь, то не сможешь съесть кокнара.

      Старик испуганно