Мой персональный миллионер. Ирина Шайлина

Я поставил молоко размораживаться, загуглил, сколько едят дети. Выходило, что норму надо высчитывать по возрасту. Теперь проблема – понять, сколько Соне месяцев. Года точно нет – в годик дети вроде уже ходят. Я попятился в прихожую, заглянул в комнату одним глазом – ребёнок снова перекатился на спину и кричал, размахивая руками и ногами. Блин, возраст на ребенке не написан.

      Тогда я решил, что пусть лучше ребёнок обожрется, чем останется голодным. Налил полную бутылочку – по верхнюю шкалу. Подогрел – нечаянно до кипятка

      – Проклятье, – выругался я и сунул бутылку под холодную воду.

      Потом померил градусником, обычным, для тела – он лежал на подоконнике. Выходило, что тридцать два. Меньше. Снова подогрел, померил. Тридцать семь. Годно. Осторожно прошёл в комнату. Дать бутылочку и отбежать в сторону. То, что дети отрыгивают, я помнил ещё из американских комедий. Можно сказать, опытный.

      Ребёнок плакал. Я протянул ему бутылку, но тот отказался ее брать – просто бессмысленно размахивал руками. Памперса и какой-либо нижней одежды на нем не было, и по простыне в разноцветных сердечках расплылось мокрое пятно. Блядь. Соня описалась. Я понял, что трогать мне её придётся. Вряд ли ребёнок успокоится, лёжа на мокром. Мне бы это точно не понравилось. Значит, нужно его взять. Из тех же комедий я помнил, что дети не держат голову. Поэтому приближался к младенцу, словно к мине замедленного действия. Мне казалось – если я возьму её на руки неловко, то голова у неё просто отвалится. Что я тогда Лиде скажу?

      От малышки явственно пахло мочой. Она описала не только простыню, но и кофточку, в которую была одета. Я приноровился – одну ладонь под мокрую спинку, вторую под голову. Поднял – правда, теперь провисала попа. Я стоял посреди комнаты, держа ребёнка на вытянутых руках, и боялся пошевелиться. Соня, которая было успокоилась, когда я её взял, снова заплакала – ей было неудобно. Я в два шага добрался до постели и переложил её туда. Соня, которую я подозревал в том, что у неё может отвалиться голова, шустро перевернулась на живот.

      Я крутанул её обратно – в таком положении она есть не сможет. Попробовал дать ей бутылочку – не берет. Тогда сунул её прямо ей в рот. Она выплюнула, отвернулась и разоралась ещё сильнее. Я был близок к отчаянию. Сунул снова… И снова… В конце концов, добился того, что она немножко попила. Вот что значит настоящее мужское упорство.

      Следующий шаг – подгузник. Чтобы не касаться ребёнка каждый раз, когда он напрудит. Подгузников здесь была добрая сотня. Я достал один, маленький, невесомый. Ничего сложного – засунуть под попу, застегнуть. Но на это дело у меня ушло минут пятнадцать. Под конец устали мы оба – и я, и Соня. Сатана, пришедший с кухни, вспрыгнул на край постели и смотрел на меня с непередаваемым скептицизмом во взоре. И я понял почему. Сонька вдруг перестала плакать, а плакала она все время, умудрялась даже с бутылочкой во рту это делать. Так вот – она замолчала, сжала кулачки. А потом пукнула. Трель была очень впечатляющей, длинной, в ней были и высокие, и низкие ноты. Я даже впечатлился – сам бы я так не смог ни в жизнь. Ребёнок, наконец,