Дороги Нави. Лика Русал

как тяжело ему иногда бывает. Что-то темное плещется в его глазах, отголоски старой боли, которую я невольно вызывала своими мыслями и вопросами.

      Вымученный вздох, заставил меня зажмуриться еще сильнее.

      – Ника, ты когда-нибудь уже заснешь или так и продолжишь мнить из себя спасительницу всех сирых и убогих?

      – Знаешь, я даже боюсь представить, что ты чувствуешь, читая чужие мысли, – сама от себя не ожидая, вопреки просьбе-вопросу колдуна, я решилась на этот разговор. – Должно быть, это очень непросто. Я иногда чувствую что-то… не знаю, как правильно объяснить. Словно, мои эмоции не мои, а двух других людей…

      – Людей?

      – То есть Высших, тех, про кого я тебе рассказывала. – Я вспомнила, как чувствовала боль, живущую в глазах Лео и то щемящее чувство тоски, что иногда раздирало мое сердце, скорее всего, тоже принадлежало не мне, а черту, которого я отпустила, так и не попрощавшись, и не простив.

      – Ничего удивительного, – тенор Кира плыл в темноте сторожки, его мягкие переливы действовали на меня убаюкивающе. Он, как Кот Баюн, не говорил, а рассказывал сказку, чтобы потом расправиться со своей спящей жертвой. – Ты живешь, за счет их сердец. И хоть я и не слышал о подобном, но раз так вышло… – колдун усмехнулся. – Знаешь, мне даже их жаль.

      – Потому что они остались без половины сердца?

      – Потому что, они чувствуют тебя так же, как и ты их. И рано или поздно один из них обезумев от ревности, убьет соперника, а после, будет смотреть, как и ты умираешь на его руках, лишившись жизненной энергии одной из половин. Я помню свою человеческую жизнь. Не все, далеко не все, но то, что запомнилось, я мечтал бы вычеркнуть из своей памяти, поэтому, понимаю, как должно быть им сейчас.

      Неожиданная догадка засела у меня в голове, и я решила пойти ва-банк:

      – Как ее звали?

      – О ком ты? – дрогнувший голос колдуна, говорил о том, что я попала точно в цель.

      – Та, чью смерть ты не можешь забыть? Или даже… – я запнулась, боясь, что этим предположением разрушу хрупкий мир между нами. – Убил сам?

      Последовавшие минуты тишины грозили затянуться. Я слышала лишь шум разыгравшегося после заката ветра, да тихий шорох, копошившихся где-то за дровяной печкой мышей. Не надеясь уже на ответ, я развернулась лицом к стене, стараясь успокоить мечущиеся мысли и заснуть хотя бы на несколько, оставшихся до рассвета, часов. Тем неожиданней для меня стали тихие слова, прорезавшие тишину:

      – Маришка. Ее звали Маришка.

      Я молчала, не зная, что говорить дальше. Спросить о смерти или о том, что их связывало «До»? И стоит ли лезть в душу к и так излишне замкнутому парню.

      Короткий злой смешок Кира стал неожиданностью. Он насмехался то ли над собой, то ли над тем, что собирался откровенничать с незнакомым человеком, как бы там ни было, тяжело сглотнув, он продолжил:

      – Она была дочерью мельника. Простая девушка, не ждущая от этой жизни особой милости, – я не видела колдуна, но мне казалось, что он улыбается. Тон парня уносил,