Лютовой. Валентина Георгиевна Панина

урочища. Мы искали его, всё вокруг облазили, но его нигде не было, – оправдывался воевода.

      – А ты, Белимир, где был, пошто княжича потерял? – перекинулся князь на наставника Лютовоя, – ты должон был прикрывать спину свому воспитаннику, а ты его бросил! Ерлан не уберёг одного сына, ты другого, да вы чё охренели?! Думаете, вам енто с рук сойдёт?! Вы пошто моих наследников сгубили, стая шакалов?! Да я вас на дыбу всех!!

      – Да за ним рази угонисся? Он же, как ураган носился, рубил головы. Прости, княже, не углядел, – повинился Белимир.

      – Прости, княже, не углядел, – передразнил кормильца Нискинин, – башку тебе снести мечом за таку службу! Ты потерял мово сына! Лучше бы ты сам подох в ентой сече! Уйди отседова, покуль не зашиб!!

      Князь схватил кормильца, встряхнул и отшвырнул от себя, Белимир схватился за рану, отлетел на несколько шагов, но удержался на ногах. Князь выхватил меч из ножен с серебряными накладками и рубанул по перилам крыльца, раздался треск дерева и они развалились пополам. Кмети отпрянули, кое-кто спрятался за лошадь. Такой ярости у князя они отродясь не видели, он размахивал мечом и в щепки рубил перила, не чувствуя усталости. Кмети молили богов, чтобы эта ярость не обернулась на них, иначе пришлось бы скрестить мечи с князем.

      Князь тяжело дышал, дыхание с хрипом и стоном вырывалось из его груди. В нём кричала и билась в бессилье боль от потери сына, второго сына. Сердце ещё не отболело за первую потерю, а теперь и второго сына лишился. Его боль, от которой темнело в глазах, искала выхода, и он крушил перила в мелкие щепки, но боль крепко держала его сердце в своих цепких руках. Когда он выдохся, и силы его покинули, он сел на ступеньку порушенного крыльца и обхватил голову руками. Вспышка гнева мгновенно выгорела, осталась только боль. Он закрыл глаза, как будто смотреть на свет ему было больно, сжал зубы и заплакал. Бог дал человеку слёзы не напрасно, а для облегчения горя, меру которого нельзя определить, она у каждого своя… Ему не верилось, что его сын, его наследник лежит где-то и глаза его закрылись навсегда. Ему, даже, на краду его не положить, потому что тело не нашли. И теперь он не мог простить себе, что не поехал сам в полюдье, а отправил сына, своего первенца. Весь мир стал для него враждебным, кмети ненавистными вместе с воеводой. У него было огромное желание вместо перил порубить всю дружину. Теперь нет у него сына и это уже навсегда. Его плечи сотрясались от рыданий, седые волосы рассыпались по плечам, ремешок, которым они были завязаны, валялся у его ног на земле. Он отнял руки от лица, стёр ладонями слёзы со щёк и бороды и посмотрел мутным взглядом на кметей, жавшихся в кучку, как стадо овец, прикрываясь конями. В его погасших глазах отражалась такая неизбывная боль, что Буяр испугался её больше, чем гнева. «Не убил бы кого, помоги нам Перун, защити от тяжёлой руки князя! – тихо молился воевода. – Када немного отойдёт, начнёт ведь полки сбирать на дреговичей, а ентого нельзя допустить, хотели же ехать свататься к Драговиту, а нонче уже не получится, никакого Ряда с ним не выйдет, придётся рассчитывать на свои полки. Волыняне вона тожеть наши земли присматривают,