Девять уроков. Кевин Алан Милн

отвел взгляд и оперся на клюшку.

      – Я получу девять раундов в гольф – с тобой. Это будет твоей платой.

      – Но у тебя же есть клубная карточка, – возразил я, – так что игра со мной не дает тебе никаких преимуществ. Ты и так можешь играть когда угодно и сколько угодно.

      Лондон на мгновение призадумался, и я вдруг понял, что он не чувствует себя так же уверенно, как и прежде.

      – Я получу еще один шанс научить тебя тому, что считаю важным. Вот и вся моя выгода.

      – С натяжкой сойдет, – хмыкнул я, – и все равно нашу сделку равноценной не назовешь. Мало того, что я получаю возможность узнать о матери, мне еще выпадает шанс научиться гольфу. Ты всегда говорил, что это знание просто бесценно. Выходит, мне достается самое лучшее: знакомство с мамой и знакомство с гольфом. А ты берешься обучить игре того, кто совсем этого не жаждет. Обуза, да и только. Как ни крути, а ты в проигрыше.

      На лице у него проступили хорошо знакомые мне красные пятна. Отец, видимо, не рассчитывал, что я зайду в своих размышлениях так далеко. Его раздражало, что сделка затягивается.

      – Хватит болтать! – рявкнул он. – В тебе что, проснулся адвокат? Это же не вопрос жизни и смерти! Все просто, как день. Хочешь прочесть мой дневник или нет?

      Он кинул мне клюшку, и я успел подхватить ее, но от неожиданности выронил стопку карточек. Я с осторожностью разглядывал эту штуку, как будто в руках у меня была змея. Укуси она сейчас, и откроются старые, не до конца еще затянувшиеся раны.

      – Прекрасно, – буркнул я. – Девять уроков гольфа. – Я швырнул отцу клюшку и поднял с пола карточки. – А после этого я раз и навсегда покончу с твоей идиотской игрой.

      По губам отца скользнула улыбка.

      – Как хочешь, – только и сказал он в ответ.

      По правде говоря, у меня не было ни малейшего желания появляться на поле для гольфа – я наелся этого еще в детстве. Однако искушение узнать хоть что-то о женщине, которая была моей матерью (и что только она нашла в отце?), пересилило все остальное.

      Мы договорились встретиться уже на следующий день, чтобы сыграть первый из девяти раундов. Я не брался за клюшку с тех самых пор, как тренер Уитт вышиб меня из школьной команды. А было это, ни много ни мало, тринадцать лет назад.

      На дворе стояла глухая ночь, так что Лондон любезно подвез меня до дома и пообещал помочь наутро с машиной. По дороге я решил извиниться перед ним за свое внезапное вторжение.

      – Забудь об этом, – сухо ответил он. – Прибереги извинения для жены.

      Я бросил взгляд в сторону дома. Несмотря на поздний час, в спальне еще горел свет.

      – Пожалуй, ты прав, – ответил я, нервно постукивая пальцами по стопке карточек, которую отец столь изобретательно использовал в качестве дневника.

      Собравшись с духом и спрятав подальше свою гордость, я отправился извиняться перед беременной женой.

      К величайшему моему облегчению, дверь спальни была не заперта. Повернув ручку, я вошел внутрь. Несмотря на свет, Эрин мирно спала в шезлонге у окна. Не исключено, что она прождала здесь всю ночь, чтобы задать