Девять уроков. Кевин Алан Милн

зашли в дом, отец повел меня в мою бывшую спальню, которую он успел переоборудовать в небольшой кабинет. Возле стены я увидел деревянный сундук, который Лондон держал раньше у подножия своей кровати. Вытащив из ящичка ключ, он щелкнул замком и распахнул крышку.

      – Карточки игроков? – не сдержал я скептического возгласа. Сундук чуть ли не до краев оказался забит пачками старых карточек – сотни, а может, и тысячи их были аккуратно разделены на стопки, перетянутые резинками.

      – Ты что, привел меня сюда, чтобы похвастаться своими результатами?

      Лондон был необычно спокоен. Непроницаемое лицо, ровный голос. Такое чувство, будто он изо всех сил пытался скрыть от меня свои эмоции.

      – Это не просто карточки.

      Наклонившись, он достал со дна плотную пачку, крест-накрест перетянутую резинками.

      Мне хватило одного взгляда на верхнюю карточку, чтобы понять, что именно он вручил мне. Быстро перебрав остальные, я понял, что моя догадка верна. Места, предназначавшиеся для записи баллов, были густо исписаны текстом. В углу каждой картонки стояла дата.

      – Дневник? – с недоверием спросил я. – Ты вел его на карточках? Дневник Лондона Уитта – чем не классика?

      – Можешь смеяться, сколько хочешь, – заметил он все с тем же непроницаемым лицом, – но я давным-давно усвоил, что незадокументированный раунд, каким бы хорошим или плохим он ни был, забывается почти сразу. Вдобавок это не какой-то там слащавый дневничок.

      – Но почему на карточках?

      Лондон лишь пожал плечами.

      – А ты ожидал от меня чего-то другого?

      – Логично, – заметил я.

      Каменное лицо его слегка смягчилось.

      – После каждого раунда я прихватывал с собой несколько чистых карточек. И так на протяжении последних тридцати пяти лет. Некоторых записей хватало лишь на половину карточки, зато в другие времена слова так и сыпались из меня, заставляя исписывать сразу несколько листков. Здесь ты найдешь все, что казалось мне достойным упоминания. – Он замолчал, пытаясь, видимо, справиться с эмоциями. – Многие записи посвящены твоей маме.

      Я окинул взглядом сундук с его уникальным содержимым. И пусть формат дневника казался мне странноватым, желание хоть немного узнать о матери пересиливало все остальное. Всю жизнь эта женщина оставалась для меня загадкой. По идее, она должна была любить меня, но это единственное, что я мог предположить: никаких фактов о ней у меня просто не было. Те крохи информации, которые имелись в моем распоряжении, поступали исключительно с фотографий, расставленных по всему дому. А тут, на полу, высилась целая сокровищница воспоминаний – воспоминаний о ней, – которые только и ждали, чтобы я к ним прикоснулся.

      – Хочешь сказать, что разрешишь мне прочесть свой дневник? Я могу забрать эти карточки с собой?

      Лондон с трудом подавил зевок.

      – Не совсем. Ты можешь взять ту пачку, которую держишь в руках. Что касается остального…

      – Так как насчет остального? – поторопил его я.

      – Видишь ли, – чуть поколебавшись, произнес он, – тут я намерен с тобой поторговаться.

      Я