Женственность. Доротея Джерард

негодования, когда я неосторожно выразила уверенность, что морской воздух пойдёт ей на пользу. «Не воображайте, что я не смертельно больна», это было написано у неё на лице всю дорогу. Так что я, конечно, воздерживалась от бодрых замечаний. Она с ревностью следила за всеми болящими, что попадали в поле её зрения. У неё не случилось морской болезни, о чём, я думаю, она весьма сожалела, ведь это дало бы ей такую фору перед всеми остальными. Но ей пришлось удовлетвориться сильнейшей головной болью, в чём никто на борту не мог с ней соперничать. Одна дама с перевязанной щекой вселила в неё некоторое беспокойство, но убедившись, что это была всего лишь зубная боль, она успокоилась; такая банальность, как зубная боль, не могла затмить её собственных исключительных недомоганий. Во всех других отношениях она не причиняла мне хлопот. Пока я уверяла её, что она походит на привидение, она оставалась довольной и смирной как дитя. Даже Ида Ридл справилась бы с ней при этом условии.

      В Эдинбурге я передала её бренное тельце родственникам, которые горячо меня благодарили, впрочем, чаю не предложили. А потом… потом… сознаюсь, меня посетило странное чувство, словно я – одна из тех пустых коробок, которые раза два-три замечала болтающимися на воде по пути из Гамбурга в Лейт, и такими они выглядели жалкими и маленькими между водой и небом, так безжалостно оторванными от terra firma (лат. твёрдая земля – прим. переводчика), к которой они по всем правам принадлежали. Эти коробки преследовали меня; по ночам я лежала, прислушиваясь к непрестанному рокотанию винта, который казался центром моей вселенной, коль скоро он нёс меня к британским берегам и неведомому будущему, и всё вспоминала эти заброшенные коробки с чувством какой-то жалости. Очутившись в Эдинбурге, я снова подумала о них. Было воскресенье, что лишило меня возможности действовать и, хотя я была наслышана об ужасах шотландского Шаббата, такого я не ожидала. Такого вселенского размаха, как эти анфилады угнетающе респектабельных, ужасающе солидных, уныло чистых, вымощенных камнем улиц, хватило бы для целого людского прилива, струящегося вдоль мрачных стен, но сейчас только редкие зеваки с руками в карманах красовались кое-где в закоулках – неужели более достойно проводить воскресенье таким образом, чем так, как проводят его в нашей весёлой Вене? Если б не появление время от времени какого-нибудь ребёнка с прилизанной копной волос (обыкновенно рыжих), впору было бы взвыть от безлюдья и однообразия.

      Моя болящая назвала мне, по её словам, «скромную» гостиницу, и там я провела вечер, действительно, очень «скромно», и не в самом лучшем настроении.

      На следующее утро я была в конторе, – той самой, которую вы мне порекомендовали, – ещё до её открытия. Дама, которая содержит эту контору, по внешнему виду настолько мало соответствует своему занятию, что вначале я решила, что ошиблась дверью. Она высока, изящна, хорошо одета, выглядит усталой и значительной, а выражается