Азъ есмь Софья. Царевна. Галина Гончарова

с другой стороны – пищаль-от не одна. Да и луки у татар не самые сильные.

      Просит царевич взять десяток пищалей на испытание? Просит пристрелять да рассказать, что и как?

      Со всей нашей дорогой душой!

      А еще что?

      А еще есть для казака одно поручение, но ежели государь о том узнает – не сносить головы будет и царевичу, и Степану.

      Это мужчину не напугало. Двум смертям не бывать, да одной не миновать. Им и за Долгорукова было б головы не сносить, но сошло ведь?

      Глядишь, и в этот раз гроза мимо пройдет?

      А что случилось-то?

      Алексей потер переносицу и изложил проблему. Звучала она так.

      Царь-государь после смерти жены загрустил да затосковал. Тут боярин Матвеев ему под бок девку гладкую и подсунул. И не то бы беда, что девка матвеевская, а то беда, что царь жениться надумал. А вот это всем без надобности.

      – Убить, государь?

      Алексей Алексеевич покачал головой.

      – Что ты, Степан. К чему нам душегубство?

      – Тогда что делать надобно, государь царевич?

      – Девка эта до того, как перед царем хвостом вертеть, царевичу Кахетинскому куры строила. Вот и сладить бы их счастье?

      – Что делать прикажешь, государь?

* * *

      Софья могла только еще раз повторить за мудрецом – что Бог ни делает, он все делает ВОВРЕМЯ!

      Недели не прошло с приезда Степана, как Алексей Михайлович объявил детям, что не век ему вдовцом вековать. Желается ему опять невест созвать со всех краев Руси-матушки, да и выбрать себе любушку по сердцу. К Рождеству и начать бы с этим делом![2]

      Неизвестно, что он ожидал услышать, но в ответ Алексей Алексеевич только улыбнулся. Вот старшие дочери – те истерику закатили, на колени пали – тятенька, не надо нам мачехи! Вслед за ними и младшие плакать начали.

      Марфа да Софья переглянулись – и плечами пожали. Мол, ежели пожелаешь, тятенька, – женись. Дело хорошее! Пусть съедутся красавицы в Кремль, да и выберешь себе любушку по сердцу.

      Но так спокойны были только они – а потому вскоре, не вынеся криков и плача, огневался царь, да вышел и дверью хлопнул.

      А вечером пришел в гости к сыну.

      Алексей Алексеевич на тот момент сидел, книжку читал. Отца встретил уважительно, с поклоном, Алексей Михайлович его по плечу потрепал.

      – Взрослый ты у меня стал, сынок. Совсем мужчина. И не верится уж, что шестнадцатый год тебе. Я в твоем возрасте уж шапку Мономаха принял…

      – Тяжко было, батюшка?

      – Да уж нелегко… Не осуждаешь меня, сыне?

      – За что, тятенька?

      – За решение мое. Знаю, думаешь ты, что матушку я твою скоро забыл…

      – Тятенька, неужто ты в жизни своей хоть немного счастья не заслужил? Первый раз тебя любимой лишили, так, может, сейчас кого по сердцу найдешь.

      – Ты и об этом знаешь?

      – О касимовской невесте в тереме только ленивый да глупый не болтал.

      Алексей скромно умолчал, что нормальные люди переболели бы любовью, да и дальше жили без бед и горестей. И уж точно не дали бы жену травить и

2

В реальной истории это произошло чуть позже, но на то были свои причины, которых нет в этой версии. (Примеч. авт.)