Ноктюрн для капитана. Галина Маркус

про меня не знает!

      – Я была лучшей в своем классе, больше того, в школе! – отчеканиваю я, выпрямляясь. – Я ездила представлять Землю на межпланетные олимпиады! И дважды занимала второе место по…

      – Ну и когда и кого в этом мире образование наделило умом? – Он грустно усмехается. – Не говоря уже о совести…

      – Ну и как же я тогда тебе нравлюсь? – ехидно замечаю я.

      – Это у меня не от головы.

      Новый вздох. Нет, он продолжает меня оскорблять, а почему я, собственно, это терплю? Все еще надеюсь, что он меня поцелует? Черта с два, так он выразился?

      – А позвал меня сюда зачем? Зачем?

      Мне очень хочется реветь.

      – Потому что, – он мрачнеет и становится серьезным, – я не допущу, чтобы такой нежный цветочек был брошен в мерзкую пасть. Высажу тебя в оранжерею и накрою колпаком. И все. Больше мне ничего от тебя не надо. Будешь расти и набираться ума.

      Он некоторое время молчит.

      – Да, кстати, там с тобой был парень, брюнетик, он что-то пищал. Он к тебе клеится?

      – Виктор? Да! И, между прочим, он специально перевелся к нам в группу!

      Пусть знает – есть люди, которые не считают, что со мной не о чем говорить… правда, не уверена, что Виктор собирается разговаривать.

      – Он тебе не поможет. Не защитит.

      – Да с чего ты решил, что я в опасности? – выговариваю я наконец ключевую фразу, которая все это время находилась на задворках сознания – ее сильно вытесняла мысль о его губах.

      – Да, вот еще… – Он как будто не слышит. – Если они узнают, что мы общаемся, а они узнают, то могут начать тебя прослушивать. Я ведь неблагонадежен. Меня-то не рискнут, я сразу их вычислю. Дай!

      Он требовательно тянет к себе мою руку с коммуникатором, заходит в непонятную мне программу и что-то настраивает, склонившись к моей ладони.

      – Ну вот, теперь, если кто подключится, услышит один лишь шум.

      – Тогда они поймут, что ты что-то сделал…

      – Отлично. Вот и посмотрим. Если что-то предпримут, может, и ты поймешь наконец!

      Он поднимает голову, в его темно-серых глазах – все еще сосредоточенное беспокойство, и он слишком близко, так близко, что…

      Наверное, он чувствует нечто похожее, потому что придвигается ко мне почти вплотную, осторожно берет светлую прядку моих волос, выбившуюся из строгой прически, легко проводит рукой по моей шее, возвратив прядку за ухо. Ох… Потом его губы едва прикасаются к моим – так, словно он лишь чуть-чуть пригубил родниковой воды из источника. Какие интересные сравнения приходят мне на ум даже в такой момент! – а он еще говорит… Додумать фразу не успеваю, потому что его губы, оставив мои, так же едва-едва притрагиваются к уголку моего рта, к щеке, к моему веку, виску, оставляя на коже мурашки от его неровного дыхания. Другая его рука сжимает мою повыше локтя, но потом… Потом Питер отстраняется и довольно долго глядит на меня – невыразимо печально. И мне тоже становится ужасно грустно.

      – А это что было – тоже «не от головы»? – весело спрашиваю я.

      Я всегда стараюсь веселиться, когда мне тоскливо.

      – Вот