Журнал «Юность» №10/2024. Литературно-художественный журнал

Просто ты другая, вот за это. – Отец затушил бычок и поставил пепельницу на подоконник. – Привыкай: не всегда по шерстке. Камнепад – это тоже часть пути.

      Отец был известным художником, имел персональную мастерскую в одной из бывших водонапорных башен. Но родители никогда не были женаты, разбежались через год после рождения Алины, и счастья носить отцовскую фамилию ей не выпало.

      – Я же кисть после этого не смогу держать! – раскисала еще больше Алина.

      – Ничего, мастихин возьмешь, – то ли серьезно, то ли в шутку заметил отец.

      Он оттолкнулся от подоконника, подошел к мольберту. Вгляделся в невидимые стороннему взгляду очертания и начал наносить линии, мазок за мазком. Под кистью постепенно проявлялся городской пейзаж: двухэтажный дом, арка, мансарда, дверной проем. Казалось, отец забыл о недавнем разговоре – растворился в картине, стал одновременно и домом с мансардой, и геранью в кукольном окошке, и ветром, который запутался в невесомых занавесках.

      Опершись о ребра батареи, Алина наблюдала за выверенными движениями. В детстве ей отец казался волшебником, этаким Оле-Лукойе, который из спринцовки брызгает молочной струйкой на картину, и фигурки внутри начинают дышать, двигаться, проживать свою кукольную судьбу. Теперь же – где-то в подреберье – вскипала, пузырилась обида. Как он может рисовать, ерничать, когда у нее такая беда?! Слезы с новой силой подкатили к горлу, и Алина судорожно всхлипнула.

      Отец вынырнул из картины, словно ловец жемчуга из морской бездны, подмигнул:

      – Эй, хватит уже нюни разводить! И ты доверишь свой талант какому-то столичному хлыщу?! Как там у Пушкина? Так пусть толпа колеблет твой треножник. Ты сам свой высший суд. Ты царь, живи один… Что-то такое.

      – А я не хочу одна. – Алина подняла на него перекошенное обидой лицо. – Я хочу… Я хочу, чтобы ты заступился.

      Отец отбросил кисть и посмотрел ей прямо в глаза:

      – Хочешь, чтобы тебя взяли на ручки и пронесли в рай? Так вот этого не будет, дорогая. Ты сама должна пробиться.

      Алина как будто впервые увидела и эти карие, с омбре в черноту, глаза, и оголенную лысину, и седеющую бороду, собранную зажимом в жидкую косицу, и пестрядь фенечек вокруг жилистых запястий – постаревший Джек Воробей. Человек без рода и племени.

      – Мне бы твою броню. – Голос ее дрожал. – Теперь я понимаю, почему мама не смогла с тобой. Ты эгоист, пальцем не пошевелишь, чтобы помочь. Ну и черт с тобой!

      Алина выскочила из мастерской, хлопнула тяжелой дверью, едва не улетев в проем винтовой лестницы. С тех пор она с отцом, можно считать, не общалась. Так, пару раз случайно пересеклись в городе, отец приглашал в мастерскую, звал посидеть в кафе, но Алина всякий раз уходила от разговора. Тогда это ей казалось логичным. Сегодня – жестоким. До боли, до мышечного спазма в горле. Броня берегла отца от критики, от близких, от жизни, но от болезни и смерти не уберегла. Отец умер больше трех месяцев назад от коронавируса, и этот факт обойти уже невозможно.

      Потом она не раз прокручивала