Чудеса в центре тишины. Мира Кузнецова

стоял, привалившись к обшивке и, не отрываясь, смотрел вглубь комнаты. Энжел перевела взгляд и только сейчас заметила, вцепившуюся в раскрытый саркофаг женщину, которая, так же не мигая смотрела на Ноймана.

      – П…ри…веет, – с трудом прошептала она, – я сос..ку..чи..лась, Адам, – слабая улыбка, скользнула по ее губам и она, расцепив, последний браслет со связывающими ее с саркофагом проводами датчиков, оттолкнулась от опоры и качнулась, в попытке сделать шаг навстречу мужчине. Тот, всё также, не видя ничего кроме улыбающейся женщины, рванулся к ней, и прижал к себе. А она обхватила его руками и уткнулась носом в плечо и вздохнула каждой клеткой тела. В этом вздохе было всё: и облегчение, и радость узнавания. Было еще что–то – неведомое и незнакомое для Энжел. Может быть любовь, о которой говорил капитан? Опешившая и ничего не понимающая девушка, тихо опустилась в кресло. А двое: седой сухопарый старик и молодая красивая женщина, обняв друг друга, стояли в кольце рук друг друга.

      – Я думал, что я так и умру, не услышав больше любви в твоем голосе – Адам наклонился и поцеловал макушку Лилит.

      – Услышал? – прошептала она, – говорить трудно. Не додумали Райаны с саркофагом, – она повела головой в сторону спящих… и только сейчас заметила, сидящую в кресле девушку, – это кто?

      – Энжел Хоуп. Она родилась уже здесь. Последней. Помнишь?

      – Наш ангел упования? Скольких я успела родить во время забвения? – она откинула голову, заглядывая ему в глаза.

      – Троих… Энжел Лав и Энжел Белив. Ангелов любви и веры. Энжел Хоуп тебя чуть не убила. Ты была уже совершенно безразлична к происходящему. В тебе не осталось даже чувства самосохранения, – Адам вдруг словно опомнившись, подхватил Лилит на руки и перенес ее в кресло. Укутал пледом и сел на пол у ног жены, – они все живы, Ли. Я их сохранил. Всех. И наших детей, и детей наших друзей. Рожденных ими и выращенных в инкубаторе. Не знаю, как мне это удалось? – он вдруг рассмеялся.

      – Я знаю, дорогой. Я слышала. Все слышала. Прости меня… Это я тебя обрекла на это. Всех нас, – она сжалась в своем кресле, словно в ожидании пощечины и замерла на какое–то время так. Адам протянул руку и прижал ее ладонь к своей щеке. Подержал, будто согревая ее или согреваясь сам, а потом повернул и поцеловал исчерченную линиями поверхность ладони:

      – Я знаю. Понял. Понял, когда прочел твой дневник. Но не понял зачем? Ведь мы могли это сделать вместе? Мы и хотели сделать это вместе! Скажи – почему?

      – Ты единственный кому это было под силу, дорогой, – она погладила его лицо, – все мы, всё время, оглядывались назад, хотели вернуть или воскресить Вчера… Нам нужны были эти сорок лет в пустыне снов, чтобы перестать цепляться за то, чего нет. Ты единственный кто понимал, есть только «Здесь» и «Сейчас» и пока они есть, есть надежда, что будет «Завтра»…

      Пыль дорог

      Она недоумевала, оглядываясь по сторонам и не понимая, где находится. Еще миг назад в её руках была глиняная крынка с молоком, а из сеней выскочил кот,