Новый Филипок. Валерий Марро

только заикнуться об этом, как мать строго погрозила мне пальцем и сказала:

      – Детям – не положено! Это пьют только взрослые! И чтобы я больше об этом не слышала, понял?

      Как тут было не понять: не положено – значит, не положено! Взрослые ведь всегда всё знают лучше нас, маленьких…

      Обо всём этом я думал, наблюдая тайком, как потчует мама гостью. И у меня постепенно закралась надежда, что вот сейчас, поговорив с мамой и выпив нашего, «ядрёного», квасу, женщина обязательно сделает что-нибудь очень хорошее. Например, встанет и скажет маме:

      – Ну… где тут ваш сынок, покажите нам его! Пора ему уже, наверное, в школу!

      Но надеялся я напрасно. Поговорив ещё немного с мамой о чем-то незначительном, гостья поднялась из-за стола, поблагодарила за гостеприимство, извинилась, что больше не может у нас остаться, так как у неё сегодня ещё много работы, и уже у дверей, под полатями, где я до сих пор находился, проговорила негромко:

      – А вообще-то можно было бы ему и в школу, бывают у нас такие дети. Но если вы так считаете – подождём до следующего года. Пусть растёт ваш малыш. До свидания!

      Я еле дождался, пока женщина уйдёт, и пустился в такой рёв, что переполошились все в нашем доме. Прибежала даже соседка, тётя Нюра, выяснять – что же вдруг случилось с Валерчиком? Не помогали ни утешения, ни уговоры, ни леденцы тёти Нюры, которые тут же, волшебным образом, нашлись в её большом, бездонном кармане замусоленного кухонного фартука.

      Я всех отчаянно упрекал в том, что меня не любят, что всё хорошее делают только для своей любимой Розочки (моей старшей сестры), а для меня, малыша, – ничего! Что я никому не нужен и что вообще могу уйти куда-нибудь далеко-далеко и больше никогда-никогда не вернусь! После этих неоднократных угроз я действительно выскочил на улицу и долго бродил один в старом, заброшенном во время войны, парке, расположенном неподалёку, глотая слёзы обиды, непонятый, всеми забытый, затерянный в этом огромном, несправедливом мире малыш.

      И вот именно там, в этом пустынном послевоенном парке с разбитыми повсюду статуями, заросшими травой дорожками и поломанными скамейками, я принял самое первое в жизни решение:

      – Родители – как хотят, а в школу я всё равно пойду!

      И вот наступило долгожданное Первое сентября. Рано утром, тайком от родителей, я вышел из дому и направился по дороге, по которой, как я видел, весёлыми группками шли дети. Школу я увидел издалека – это было одноэтажное серое здание, длинное, со множеством больших, продолговатых, блестевших свежевымытыми стёклами окон.

      Напротив школы, через дорогу, находился базар, где, расположившись за сколоченными наспех деревянными стойками, кучки весёлых женщин и мужичков бойко торговали нехитрой огородной и приготовленной в домашних условиях продукцией. Повсюду видны были мешки с картошкой, вилки капусты, огурцы, вкусные пирожки с ливерной колбасой, висели на стойках связки с чесноком, луком, красным перцем.

      Кое-где мелькали на стойках и чёрные