Ливень. Владимир Александрович Сединкин

взводимого курка или шипения вспыхнувшего брикета внутри мушкетона. Лёгкий поворот головы спас мне жизнь.

      Бам! Бабах!

      Тяжёлая пуля пробила стену в десяти сантиметрах от треуголки, а вслед ей в коридор ударил заряд доброй картечи, превративший напольную белоснежную вазу с цветами в кучу черепков, а остатки красных маков измолов в муку, отчего частицы цветов закружились в воздухе. Красное на белом – страшно красиво.

      Хорошая у них позиция, – падая на пол мы вжались в пропахший хлоркой кафель. Ничего не скажешь. Но лежать тут нельзя. Стрелков двое, это понятно. Так же, как и то, что им нужно перезарядить оружие.

      Вскочив на ноги, не сговариваясь, мы со Стичем, припустили по коридору в сторону стеклянной двухстворчатой двери где мелькали силуэты, искажённые отражением.

      Ветеран наш словно раскрутившееся веретено влетел в двери пробив хлипкую преграду и оседлав парня в плаще из кожи левиафана (я даже не удивился, что тут снова эти типы) начал пластать его ножом. Мой же противник с аккуратной бородкой на подбородке, успел выхватить пистолет и выстрелить почти в упор.

      Бам! Я конечно отклонился, качнувшись в сторону, но скорость уже потерял. Тормознув перед обломками двери, одна створка которой висела на петле, я дал возможность Бородатому закончить зарядку мушкетона. Щёлкнув курком тот наставил ствол на меня, но выстрелить не успел. Удар ноги в грудь опрокинул его, и противник с проклятиями кубарем полетел по лестнице вниз.

      Нормальный бы человек шею себе свернул, а этот приземлился на лестничную площадку между первым и вторым этажом точнёхонько на спину и вскинув оружие к плечу нажал на спусковой крючок.

      Меня обдало жаром раскалённой картечи, но меч мой вонзившийся с хрустом в грудь стрелка поставил жирную точку в схватке.

      Промчавшийся мимо нас Шумахер был остановлен моим воплем:

      – Ганс, остановись! Жди нас!

      Не хватало ещё чтобы мальчишку подстелили. Его мамаша потом мне этого никогда не забудет. Хватит с меня уже двоих погибших стажёров.

      Над нами раздалось парочку выстрелов и протяжный женский крик. У дверей на третий этаж на полу сидел ещё один констебль с замершим взглядом. Пистолет в его руке дымился, ниточка крови из уголка рта стекала на китель, на котором с левой стороны красовалась медная бляха, изображавшая перекрещённую алебарду и метлу – знак Констебелиума.

      Стич, пригнувшись сунулся в коридор и тут же спрятался. Меткий выстрел оставил кровоточащую борозду на его щеке.

      – Ну, точно наши. Так на улице стрелять не научишься, – забубнил себе под нос ветеран, вытирая щёку протянутым мной платком.

      Боцман вдруг вздрогнул и кулаком больно ткнул меня в плечо. Ганс удивился такому поведению (даже возмутиться хотел защищая меня), а я прислушался к еле слышному постукиванию по кафельному полу, приближавшемуся к нам.

      – Граната!

      Стич с моей лёгкой руки полетел по лестнице вниз, вслед за курилкой и Пибоди, а я, схватив за шиворот Шумахера метнулся наверх.

      Бабам!

      Как