Братья и сестры. Тетралогия. Федор Абрамов

коротко рассказал о новостях с фронта.

      – В общем, ничего существенного, – закончил он.

      – Это как понять? – спросила Дарья. – Котору неделю про это слышим…

      – Так и будут стоять, ни тпру ни ну? – зло уставился на него Трофим.

      Старое, знакомое чувство личной вины за положение на фронте поднялось в душе Лукашина.

      – «Ничего существенного», – сказал он, глядя в землю, – это очень существенно сейчас. Как бы вам сказать? Ну, одним словом, наша армия держит гитлеровские войска на одном месте, и днем и ночью перемалывает их силу… Чтобы самой потом в наступление перейти. Фашисты теперь – не сорок первый год – битые! Наступать по всему фронту – силенок маловато. Ну и хитрят, щупают, где слабина у нас есть.

      Лукашин помолчал, дрогнувшим голосом добавил:

      – А чтобы сзади, в их тылу, никто не мешал, наших людей уничтожают…

      Он достал из сумки газету, развернул:

      – Тут нота напечатана… О зверствах фашистских захватчиков на оккупированной территории. «В белорусской деревне Холмы, Могилевской области, – начал читать Лукашин, – гитлеровцы схватили шесть девушек в возрасте пятнадцати-семнадцати лет, изнасиловали их, вывернули руки, выкололи глаза и убили. Одну молодую девушку – колхозницу Аксенову – привязали за ноги к верхушкам деревьев и разорвали…»

      Анфиса обхватила вздрагивающую Настю, прижала к себе.

      И снова и снова – пытки, ужасы, казни…

      – «Героически погибла группа женщин и детей жителей деревни Речица, Смоленской области…»

      Голос Лукашина оборвался. Лицо его побледнело пот выступил на лбу.

      – Я сам со Смоленщины… Семья там…

      Он пересилил себя и твердым голосом прочитал:

      – «Героически погибла группа женщин и детей жителей деревни Речица, Смоленской области, которых немцы, предприняв первого февраля тысяча девятьсот сорок второго года контратаку на деревню Будские Выселки, погнали впереди своих наступающих подразделений. Когда измученные женщины и дети приблизились к советским позициям, они смело крикнули красноармейцам: „Стреляйте, позади нас немцы!“» – Лукашин стиснул в кулаке газету. – А у нас по старинке. Работаем как бог на душу положит! Даже дневных заданий нету… Стыд!..

      Анфиса низко опустила голову.

      Не все, ох не все было справедливо в словах Лукашина. Но разве перед лицом тех неслыханных мук и страданий, которые выпали на долю их сестер и братьев, мог кто-нибудь из них сказать, что он делает все, что может?

      – Я предлагаю вот что, – спокойно закончил Лукашин. – Сегодня же установить твердое дневное задание каждому. И чтобы не уходить с поля, пока это задание не выполнено. Иначе – сев до Петрова дня. Это во-первых. А во-вторых, я думаю, товарищ Гаврилина, – обратился он к Насте, – вашей бригаде надо включиться в соревнование. Ну, скажем, с бригадой Ставрова.

      – Я не знаю… – неуверенно сказала Настя. – Наша бригада слабая…

      Трофим резко повернул к ней голову:

      – Это кто сказал «слабая»? Супротив Степана слабая?

      Дарья