Братья и сестры. Тетралогия. Федор Абрамов

чернела выжженная земля. Ветер вздувал холодный пепел. Шумно отфыркиваясь, шарили мордами по промежку лошади. Василиса, ширкая носом, вытирала рукавицей глаза.

      – Да, вот какие ленинградцы! – тихо сказал гость. – А вы, я вижу, не очень-то торопитесь с победой? Это с утра наработали? – указал он здоровой рукой на поле.

      Под Марфой затрещали сани.

      – И того бы не надо! Земля не отошла, холодом дышит – не чуешь?

      – Экая ты, Марфушка… С тобой как с человеком, а ты как медведица. Да вы не бойтесь, – подмигнула Варвара гостю. – Это она на председателя…

      – Понимаете, – вмешалась Настя, – председатель у нас Лихачев… Мы ему: подождать надо, земля не отошла, а он и слушать не хочет. Здешние поля, говорит, колом торчат у начальства, всю картину марают. Ну и выгнал, а пахать все равно нельзя.

      – Так-так, – задумчиво сказал гость. – Ну, мне пора. Спасибо за беседу. – Он улыбнулся глазами. – Встретимся еще.

      – Мы тоже поедем, – решительно сказала Марфа. – Бабы, запрягайте лошадей.

      Василиса уже вдогонку крикнула:

      – Да вы сами-то чей, гостенька? Как вас звать-величать?

      Человек в шинели обернулся:

      – Лукашин. Иван Дмитриевич.

      – Так-так. Иванушко… К родимой, значит, да к жене попадаешь? А из какой деревни? Фамилия-то ровно не здешняя.

      Новый знакомый неожиданно и весело рассмеялся:

      – Из райкома. На посевную к вам послан.

      Женщины с немым изумлением переглянулись между собой.

      – Вы уж нас не обессудьте! – опять вдогонку закричала Василиса. – Может, чего и лишнего наговорили…

      На покатой горушке, перед самым спуском в низкую луговину, сплошь затопленную половодьем, Лукашина догнала молодая смазливая бабенка, игривый взгляд которой он чувствовал на себе во время недавней беседы с колхозниками.

      – Коль уж вы бойко шагаете! Походочка фронтовая – я вся запышалась… Вы куда это направились? Вон теперь где переходы-то, – указала она на кусты слева. – Пинега раздичалась – страсть. Чужому человеку и ходу нет. Пойдемте. Уж коли я первая вас заприметила, я и выведу…

      Варвара задорно подмигнула ему, слегка приподняла подол платья и свернула налево.

      Лукашин, приноравливаясь к ее мелкому шагу, кивнул на реку:

      – Что она у вас, всегда такая?

      – Пинега-то? Раз в десять лет молодость вспоминает. А так, чего уж – не Черное море, – авторитетно заявила Варвара и сбоку посмотрела на него: учти, мол, и мы не какие-нибудь.

      Вскоре она остановилась.

      – Ну вот, на угорышек-то взойдете, там и переходы. А потом опять вправо – изгородь будет, – повела она рукой, – все низом, низом, а там и коси`к – дорога в гору. Видите, вон человек-то на угоре… Да ведь это Степан Андреянович… – вдруг изумленно зашептала Варвара, качая головой. – Мы уж думали, карачун ему, две недели в рот не бирал, а он, вишь вот, ожил. Это он на реку взглянуть вышел.

      За озериной, на пекашинской горе, недалеко от огромного дерева с черными разлапистыми