Октябрический режим. Том 1. Яна Анатольевна Седова

лишь затем, чтобы очистить место для членов «блока».

      «За завтраком, – вспоминал Кони, – я не мог ничего есть (что продолжалось уже третий день) и был крайне неприятно поражен тою легковесностью, с которою мои собеседники говорили о важнейших вопросах нашей будущей деятельности, отделываясь шуточками на мои возражения, опираясь во всем на меры "в порядке верховного управления" и довольно небрежно относясь к необходимости считаться с желаниями коренного русского народа… За словами моих собеседников я, к прискорбию, видел не государственных людей, которые "ходят осторожно и подозрительно глядят", а политиканствующих хороших людей, привыкших действовать не на ум, а на чувства слушателей не теоремами, а аксиомами».

      Гучков, к примеру, настаивал на немедленной отмене черты оседлости Советом министров, не дожидаясь Думы. Когда Кони возразил, что «вторжение десяти миллионов евреев в самые недра русского народа и во все закоулки русской земли» должна решать Дума, которая может и иначе решить вопрос, Гучков заметил: «Пусть посмеет!». Он уже предвкушал свою будущую власть.

      Словом, Кони, как он вспоминал, усомнился в «государственном смысле» своих будущих сотрудников.

      Когда Гейден и Гучков уехали, увозя письмо Кони с согласием, его автор, как и следовало ожидать, опять раздумал и послал телеграмму Столыпину, прося его не рассматривать это письмо как согласие.

      Столыпин получил эту телеграмму с новым отказом Кони в пять часов, а в шесть Гучков доставил ему письмо. Вечером явился и сам Кони и решительно отказался, обещав приехать для разговора на следующий день. «И слава Богу, – говорил потом с улыбкой Столыпин. – Подумайте, министр – с таким характером!».

      Утром 19 июля к Кони вновь явился Гейден, но отговорить его не смог. В два часа Кони поехал к Столыпину. Разговор был долгий и откровенный. Каждый из собеседников говорил, что раскрывает свою душу. Столыпин указал на необходимость спасти монархию и династию. Кони ответил так же искренно, что болезненная впечатлительность помешает ему быть хорошим министром юстиции.

      Относительно состава обновленного кабинета из слов Столыпина было заметно, что он не желает заменять государственного контролера Шванебаха Гейденом. Что до Гучкова и Н. Н. Львова, то Петр Аркадьевич решил в тот же вечер посоветовать Государю предложить им обоим портфели.

      Таким образом, из пяти членов «блока» в кабинет предполагалось взять двоих – о Виноградове речи, по-видимому, не шло. Хитроумная комбинация распадалась. Разговор ли был настолько откровенный или Кони и не собирался скрывать от Столыпина план своих товарищей, но в это время он сказал, что при таком раскладе общественные деятели, в соединении с Фредериксом и Извольским, не получат большинства.

      Кажется, Столыпин только тут узнал о «блоке» и назвал его «троянским конем», заявив, что «вовсе не желает ввозить к себе подобного коня». На его вопрос, что случится, если члены «блока» окажутся в меньшинстве по какому-нибудь делу, Кони ответил,