Октябрический режим. Том 1. Яна Анатольевна Седова

рабочего цеха, вооруженных браунингами, снимали целые цехи». Осенью это движение вышло на новый уровень, вылившись во всероссийскую политическую стачку. По приказу некоего стачечного железнодорожного комитета встали все железные дороги. Министрам приходилось ездить к Государю с докладами водным путем. Кандидат в министры Горемыкин опрометчиво воспользовался каретой, но по дороге в Петергоф попал под обстрел камнями. Император Вильгельм любезно пригласил Государя ввиду смуты переехать в Германию. В городах остановились фабрики и заводы, перестали действовать водопровод, электричество, телефон, почта и т. д. Бастовала лишь треть рабочих, но почти по всей России – в 66 губерниях из 71.

      Три пути и две фигуры

      Как писал Государь (19.X.1905), из сложившегося положения было только два выхода. Первый – это путь диктатуры: «назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу; затем была бы передышка и снова пришлось бы через несколько месяцев действовать силою».

      Второй путь – либеральный: «предоставление гражданских прав населению: свободы слова, собраний и союзов и неприкосновенности личности; кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Государственную Думу – это, в сущности, и есть конституция».

      Если бы Монарх не нашел никакого выхода, то Россия окончательно погрузилась бы в пучину революции. Это был третий путь.

      Для диктатуры, на которой неизменно настаивали консерваторы (например, «Московские ведомости»), недоставало диктаторов. «Если бы у меня в те годы было несколько таких людей, как полковник Думбадзе, все пошло бы по-иному», – говорил Государь в 1909 г. Кроме того, одна часть армии еще не вернулась с Дальнего Востока, а благонадежность другой была под сомнением. Наконец, диктатура не находила опоры в обществе. Высшая бюрократия была запугана террором «до полной непристойности», а либералы не видели в диктатуре никакого смысла. Высказывалось даже любопытное мнение о взаимном перерождении диктатуры и революции друг в друга.

      «Не все ли нам равно, наступит ли в России царство безумной реакции, которая вызовет пугачевщину, или столь же безумная пугачевщина, которая вызовет реакцию? – писал кн. Е.Трубецкой А. И. Гучкову. – Ведь эти крайности не только соприкасаются, но в конце концов тожественны по духу. Неудивительно, что они вызывают и питают друг друга и исторически неизбежно связаны, как два брата-близнеца – порождения общей матери-анархии».

      А Бобрищев-Пушкин (Громобой) писал о «заколдованном круге»: «революция вызывает "решительные меры", "решительные меры", ложась на обывателей, вызывают революцию – и в этом заколдованном кругу, как белка в колесе, бьется измученная Россия и не может сдвинуться с места».

      Таким образом, иного выхода, кроме конституции, никто изобрести не сумел.

      В эти дни судьба России оказалась в руках председателя Комитета министров гр. Витте. Кому служил этот человек? Может, и не «всесветно-еврейскому банкирскому синдикату», как твердило