Браунинг. Ян Конов

в Кронштадте.

      – Мой тоже погиб – на Пулковских, в девятнадцатом.

      – И мой батя тоже на Пулковских дрался, – вступил в разговор Тимофей, – мы тогда в Автово на Счастливой улице жили. Отец на Металлическом заводе всегда работал, и все заводские там проживали. Так, когда Юденич попёр, все наши бараки снесли, чтоб сектор обстрела очистить. Нас поэтому сюда и переселили.

      Степа налил водку в стакан, протянул его Тимофею:

      – Ну давай, за встречу, стакан один, так что не греем, по кругу будем пить.

      Тимофей выпил, закусил семечками и, сев на противоположную скамью, закурил папироску.

      Далее выпил Миша, провозгласив тост за День Интернационала, Коля поднял стакан за героев революции, татарин выпил молча, Степа, осушая стакан, пожелал всем удачи и фарта, а подошедший Серафимыч допил остатки водки за помин души своего сына Кузьмы, погибшего в Империалистическую войну – у него сегодня были именины.

      В это время во двор вошел милиционер в новенькой черной гимнастерке и красной фуражке. Недобрым взглядом оценив застолье, он строго спросил у Степана:

      – Почему пьянствуем, обратно в кутузку захотели?

      – Зачем в кутузку, начальник? – ответил Степан, – мы Серафимычу целый день помогали, только сейчас выпили по глотку за День Интернационала, – и повернувшись к дворнику, добавил – скажи гражданину начальнику, Серафимыч, помогали мы тебе?

      Серафимыч похлопал пьяными глазами, не без труда сообразил, чего от него хотят, и подтвердил слова Степана:

      – Помогали, взаправду, хорошие ребята – поленницу сложили, двор подмели, мусор вынесли…

      – Ладно, считай, что верю, – прервал его милиционер, – и достав из висящего на ремне планшета бумагу, положил ее на стол, – так, вы двое и товарищ Кутяев, распишитесь.

      Степан, Ахмет и Серафимыч корявым почерком вывели на бумаге свои фамилии. Милиционер убрал бумагу обратно в планшет и резко повернулся к Мише, Коле и Тимофею, словно только что их заметил.

      – А вы кто такие? Тоже с Лига´вки? – спросил он, презрительно коверкая название главной вотчины питерской шпаны, которую сами ее обитатели именовали почтительно на английский манер – «Лигов-стрит», – что здесь ошиваетесь, воровать пришли?

      – Ошибаетесь, товарищ милиционер, – ответил Миша, – мы с Тимофеем здесь живем, а Коля Федоров с Нахимсона.

      – «Владимирский», значит? – Снегирев сверлил глазами сидящих парней.

      – Да нет же, товарищ милиционер, – продолжил обороняться Миша, – Коля просто живет там в общежитии, а к «владимирской» шпане отношения не имеет, он поэт и мой университетский сокурскник. Коля сегодня на площади Урицкого стихи читал с трибуны, Вы разве его не узнаете?

      – Не видел, я на Декабристов дежурил. Ладно, вижу, что вы не шпана. А с этими двумя нечего пить, им одна дорога – на Соловки. Это сегодня их пожалели, в честь праздника.

      Степан театрально снял кепку и поклонился:

      – Спасибо, гражданин начальник, что честного пролетария на каторгу не отправил,