Местечковый романс. Григорий Канович

повернёшь направо, пересечёшь площадь, метров через сто возьмёшь налево, потом обогнёшь костёл, а оттуда, никуда не сворачивая, прямиком спускайся к Неману. Если заблудишься, приходи к нам. Улица Кудиркос, восемнадцать. Зовут меня Гилель Лейзеровский. Запомнишь?

      – Да.

      – Храни тебя Всевышний!

      Хенка на Всевышнего не очень-то надеялась и за помощью к Нему, в отличие от своих соотечественников, с утра до вечера беспокоивших Господа просьбами, никогда не обращалась, прислушиваясь к собственному сердцу, которое и советовало ей, и вело её, и оберегало.

      – Меня тогда в Алитусе вела любовь. Она была моим самым верным и лучшим путеводителем, – рассказывала мама мне, студенту-филологу, с насмешливой гордостью много лет спустя. – Правда, и любовь иногда может завести бог весть куда. Но меня она не подвела – помогла не заблудиться и в конце концов дойти до цели.

      Хенка с парусиновым чемоданчиком в руке, битком набитым гостинцами, долго расхаживала по запретной зоне, заглядывая в каждую щель высокого забора, поверх которого по всему периметру была протянута колючая проволока. Вход на огороженную территорию охранял коренастый розовощекий часовой, похожий на только что вернувшегося с пахоты крестьянина, переодетого в солдатскую форму. За широкими прорехами в ограде виднелись двухэтажное здание штаба кавалерийского полка, нестройная шеренга безликих, однообразных каменных казарм, конюшни и просторный пустовавший плац для ежедневной выездки породистых армейских лошадей.

      Бесконечные хождения Хенки взад-вперёд, настойчивое и бесплодное подглядывание в щели насторожили часового, томившегося от безделья и скуки. Чрезмерное любопытство молодой женщины, с виду точно еврейки, вызвало у стража справедливое подозрение. Он оставил свой пост и вразвалочку, с какой-то высокомерной ленцой двинулся ей навстречу.

      Часовой поравнялся с нежданной гостьей и оглядел её с ног до головы, словно пытаясь отгадать, зачем она сюда пожаловала и что у неё за таинственный чемоданчик в руке. С той же подчёркнутой строгостью он спросил:

      – Ko čia, panelė, ieško?[7]

      Хенка напряглась и с большим трудом выловила из ничтожного запаса слов на том же неподатливом государственном языке ответ:

      – Aš ieškot chaveras. Šlomo Kanovich[8].

      Она ухитрилась исказить все литовские слова, кроме личного местоимения «я» и точного имени и фамилии того, кого искала.

      Часовой поморщился от неумения девушки изъясняться на языке его строго охраняемого от врагов государства, но поборол недовольство и обратился к ней с вопросом, ответ на который мог бы рассеять все его сомнения:

      – Jis cia tarnauja?[9]

      Чутье подсказало, о чём он спрашивает. Быстро закивав головой, так что её черные кудряшки запрыгали, Хенка бросилась открывать чемоданчик, осторожно извлекла из-под гостинцев потертый бумажник с фотографией, обернутой газетой, и протянула её часовому.

      Охранник глянул на снимок, узнал полковую лошадь и уже дружелюбнее сказал:

      – Palauk![10]

      Он

7

Что барышня тут ищет? (лит.). – Примеч. авт.

8

Я ищете друг. Шломо Канович. (лит.). – Примеч. авт.

9

Он тут служит? (лит.). – Примеч. авт.

10

Подожди! (лит.). – Примеч. авт.