Очарованье сатаны. Григорий Канович

третий день войны, незадолго до прихода передовых немецких частей в Мишкине, Данута-Гадасса из засиженного мухами кухонного окна увидела вооруженного незнакомца с белой повязкой на рукаве. Он по-хозяйски сновал между могилами и как будто что-то искал.

      Выйдя на крыльцо, она напрягла зрение и, узнав в незнакомце бывшего подмастерья Гедалье Банквечера Юозаса, как стояла с кочергой в руке, так с ней и двинулась ему навстречу.

      Юозас внимательно разглядывал надгробия и постукивал по ним концом своего обреза, словно испытывал их прочность.

      – Ты что тут, Юозас, ищешь? – спросила Данута-Гадасса, пытаясь усмирить свое расшалившееся сердце. – Кого решил проведать на кладбище?

      – Хорошие, говорю, камни… – спокойно ответил гость, достал из кармана медный портсигар и, чиркнув замусоленной зажигалкой, закурил папиросу.

      – Тут у нас не курят! – одернула его Данута-Гадасса.

      – Мне можно. Я не еврей.

      Он смачно затянулся, нарочно выдул изо рта белое облачко и повторил:

      – Хорошие, говорю, камни. Еще вполне могут пригодиться. Зачем такому богатству зря пропадать?

      – Ты что, сюда за камнями пришел? – поддела его Данута-Гадасса. Еще вчера она бы с ним не церемонилась и, не раздумывая, огрела бы Юозаса по его тощей заднице кочергой, но, зацепившись взглядом за обрез, сдержала себя.

      – Этими камнями целую улицу можно в местечке вымостить. Они ведь евреям уже никогда не понадобятся.

      Данута-Гадасса поняла его намек.

      – Эти камни Богу нужны.

      – А ихнего Бога уже тоже никогда в Мишкине не будет. Тут останется только наш Бог.

      От Юозаса несло самогоном, но он не был пьян, твердо стоял на ногах и говорил, не угрожая, даже с показной приязнью. Как-никак не один год портняжил у свата Гедалье Банквечера, в подпитии не буянил, трезвый голоса не возвышал, если о чем-то просил, то только шепотком, если отказывался – шепотком, чтобы никого не злить, и, хваля себя за выдержку и хитроумие, нежно поглаживал свою раннюю розовую лысину.

      – Что делать с камнями – более или менее ясно. А вот с Иаковом? – Он погладил свою лысину, уставился на кочергу и осведомился: – Правда, я что-то тут твоих сынков не вижу… Сбежали в Россию, бросили тебя, гойку, на произвол судьбы?

      – Арон в Москве, – с каким-то мстительным злорадством сообщила Данута-Гадасса. – А Иаков? Понятия не имею. Сам знаешь, куда коты бегают, когда приспичит. К кошкам…

      – К кошкам, – передразнил ее Юозас. – У евреев врать научилась, – сказал он и снова закурил.

      – А ты чему научился у них? Стоило ли тебе столько лет учиться шить, чтобы потом по улицам с обрезом шастать?

      – А стоило ли твоему Арону у того же Банквечера за швейной машинкой штаны просиживать, чтобы людей в Сибирь вывозить? – вспылил Юозас.

      Данута-Гадасса промолчала, хотя удар оказался куда чувствительней, чем она ожидала, и, пересилив себя, выдохнула:

      – Что Иакову передать?

      – Ничего. Надо будет – найдем и его, и его кошку. Не к литовке