Улыбнись нам, Господи. Григорий Канович

в бане, и он фыркал от удушья.

      – Данута, – взмолился он. – Завтра…

      – Сегодня, Эзра. Завтра мы поедем в Вильно к твоим братьям. К Гиршу и Шахне.

      – Зачем?

      – Ты же сам говорил: Гирша могут повесить. Ведь говорил?

      – Ну и что?

      – Может, вам еще удастся увидеться перед казнью?

      – Перед чьей казнью? – спросил Эзра, и снова мысль о струйке, текущей к чужому и случайному кладбищу, пронзила его.

      Небо за окном посветлело. В комнату хлынули первые лучи солнца. Они сперва побелили обшарпанную стену, потом пушистыми котятами улеглись на полу, потом перебрались в угол, где, как осина в вьюгу, скрипела старая кровать, за которую они платили Вайнеру по алтыну за ночь.

      Только когда совсем рассвело, их одолел сон.

      Дануте снилось:

      будто она стоит в подвенечном платье перед алтарем в костеле Святой Анны;

      ксендз пристально смотрит на нее, так пристально, что при каждом его взгляде у нее, как листья, опадают кружева фаты;

      вот уже обнажились ноги, живот с дуплом пупка, груди;

      она тщится прикрыть их, но нечем;

      святой отец смотрит на нее своим невидящим оком, смотрит, и взгляд его сковывает сначала правую грудь, потом левую;

      хочется бежать, но она не в силах и шага шагнуть, как будто приросла к земле;

      ксендз приближается к ней и, когда подходит вплотную, она видит, что в руке у него вовсе не паникадило, а стек с набалдашником, и одет он не в сутану, а в расшитый золотом зипун.

      – Скальский! Скальский! – вскрикнула Данута и проснулась.

      Они вышли во двор, зачерпнули в колодце бадьей воды и стали сливать ее, студеную, прозрачную, друг другу.

      Откуда ни возьмись во дворе вырос хозяин заезжего дома Шолом Вайнер.

      – Молодой человек, – сказал он и тронул Эзру за рукав. – Можно вас на минутку?

      Снова будет его уговаривать, чтобы бросил меня, подумала Данута и сплюнула сквозь зубы. Все только и делают, что уговаривают его!..

      – Вот вам лампа, – сообщил Шолом Вайнер, когда они отошли в сторонку. – Пользуйтесь на здоровье.

      – Премного благодарен, – сказал Эзра, но лампы не взял.

      – У меня, правда, к вам просьба, – продолжал хозяин заезжего дома. – Это, конечно, ваше дело, как спать: на боку, на спине, однако же мой Соломончик еще ребенок… второй год после бармицвы – совершеннолетия.

      Эзра никак не мог взять в толк, куда Шолом Вайнер гнет.

      – Это, конечно, нехорошо – подглядывать в окна. Но что поделаешь, если в доме нет ни одной лишней занавески… Попросите, пожалуйста, свою… – Шолом боком повернулся к Дануте, – попросите ее, чтобы перед сном не раздевалась… то есть раздевалась, но снимала не больше, чем моему Соломончику положено видеть…

      – Ваша лампа нам больше не понадобится, – просто и незлобиво сказал Эзра. – Мы уезжаем. Теперь Соломончик будет видеть то, что ему положено. Но, согласитесь, это так мало.

      – Что? – не сообразил хозяин заезжего дома.

      – Видеть в жизни только то, что положено, когда хочется видеть все.

      Когда Эзра рассказал Дануте о просьбе Шолома Вайнера,