Избранные сочинения в пяти томах. Том 1. Григорий Канович

меня вниз, в кабинет доктора.

      – Чей он? – снова спросил я, стараясь не глядеть на ввалившиеся глазницы, на обглоданные позвонки, болтавшиеся как чудовищное ожерелье.

      – Папин. Чей же еще? – ответил Шимен, подошел к скелету и щелкнул по провалившемуся носу.

      – Я спрашиваю… когда он был жив… – промямлил я, отворачиваясь.

      – А! – смекнул Шимен. – Одного антисемита. Так говорит папа.

      – Антисемита? – поинтересовался я, доселе не слыхавший о такой профессии.

      Больше я не отважился спрашивать. Я был уверен, что антисемит – это почти что граф или что-то в этом роде, иначе вряд ли доктор выставил бы в кабинете его скелет. И уж совсем мне было непонятно, почему Шимену так не терпелось закопать его. Не часто ведь в жизни можно увидеть графа, да еще в таком виде.

      Пока я лежал, во дворе набирала силу весна. Зазеленели деревья, и за окном, как сватьи на свадьбе, засуетились ручьи. В воздухе стоял неотвратимый птичий гомон, и громче всех, словно заезжий кантор в синагоге, заливался жаворонок, маленький, серенький, с серебряным колокольчиком в горле.

      Как бы соперничая с весной, набирался сил и я. На десятый день мне разрешили встать с кровати, хотя выходить на улицу доктор строго-настрого запретил.

      – Во избежание компликаций…

      Иохельсон частенько употреблял диковинные слова, смысл которых ускользал от меня, как рыба из прохудившейся сети.

      …Однажды в детскую вошла Юзефа и с насмешливой торжественностью объявила:

      – К вам гости.

      – Ко мне? – спросил Шимен. Он сидел напротив моей кровати и веселил меня игрой на губной гармошке.

      – Кто? – растерялся я.

      – Пан грабаж, – сказала Юзефа.

      – Зови, – обрадовался Шимен.

      Стуча деревяшкой, могильщик поднялся по деревянной лестнице в детскую. Шимен перестал играть на гармошке, предложил Иосифу стул, но одноногий не решился сесть, стоял на пороге и комкал шапку.

      – Все улажено, – радостно сказал могильщик. – С сегодняшнего дня я твой опекун. Теперь, Даниил, тебя в приют не запрячут. Выздоравливай.

      Он повернулся и зашагал к двери.

      – Погодите, – задержал его Шимен. – В гости на одну минуту не приходят.

      – Некогда. Банщик Цалэ умер.

      – Скажите, пожалуйста, – осмелел Шимен, – мою бабушку вы закопали?

      – Я.

      – И дедушку?

      – Я, – не без гордости сказал могильщик.

      – Вы все местечко зароете?

      – Я хороню только евреев.

      – А почему?

      – Для других есть католическое кладбище.

      – На католическом лучше, – заявил Шимен. – Деревьев больше. И надгробия красивее. С ангелочками и крестами. После смерти я попрошу у папы, чтобы меня там похоронили, – сказал он и засмеялся. – А ты, Даниил, на каком кладбище хочешь лежать?

      – А я вообще не умру.

      – Глупости, – заспорил Шимен. – Никто не живет вечно. Не правда ли? – попытался он найти заступника в госте.

      – Правда, – пробормотал мой опекун.

      – А я не умру. Я стану птицей.

      – Так не бывает, – отрезал сын