Спальня, в которой ты есть. Эмма Марс

любимой комнаты номер один, комнаты Жозефины.

      В зависимости от дня и своего желания Луи играл со мной, словно с одной из знаменитых куртизанок, таких, как, например, мадемуазель Дешамп, Китти Фишер, Кора Перл, Вальтесс де Ла Бинь или Лиана де Пужи. С каждой из них я раскрывала разные стороны нашей сексуальной жизни, и каждый раз у нас появлялась возможность побыть будто бы с другими партнерами. Речь не шла о том, чтобы отдать меня другому мужчине, чтобы чужие губы целовали меня, нет, ласкать меня могли только его руки, в то же время и я не позволяла чужим губам дотрагиваться до моего драгоценного возлюбленного, однако все это лишь еще больше накаляло атмосферу страсти в нашей спальне.

      Также я открыла для себя особое наслаждение заниматься сексом на виду у посторонних людей, рядом с другими, в непосредственной близости их тел, одновременно с другими парами, которые тоже любили друг друга. Это доставляло нам всем неимоверное блаженство. Из ненасытных любовников мы превратились в распутников, которые наслаждались зрелищем чужих утех, для которых не было никаких табу, но на самом деле в том не было никакого извращения. Это становилось вполне естественным продолжением нашей любви.

      Негромко и притворно стыдливо хихикая, две девушки, оглядываясь, шли по коридору, на каждой был надет только корсет, обнажавший ягодицы, в руках незнакомки держали по плетке. Я поняла, что все ночи, проведенные в «Шарме», – лишь скромные репетиции. Главное представление должно состояться здесь, сегодня, этим вечером.

      – Знаете ли вы, мадам, какое сегодня число? 21 марта 1827 года, – сказал Луи, резко прервав все мои непристойные мысли.

      – Отлично, – ответила я, подхватив его игру. – А почему для нашего новоселья выбрана именно эта дата?

      – Потому что именно в этот день Анна – Фрасуаза Буте, известная также под псевдонимом мадемуазель Марс, торжественно открыла сей восхитительный особняк в палладианском стиле, украшенный самим Висконти.

      – Лукино… Висконти? – удивилась я, забыв, что речь идет о совершенно другом времени.

      – Дорогая! – сердито воскликнул он, горячо целуя при этом ямочку на моей шее. – Какой Лукино? 1827 год! Луи Висконти, архитектор, а не Лукино, режиссер…

      Он говорил своим обычным в таких случаях тоном, несколько манерно и высокомерно, размахивая в воздухе руками.

      – Что же, это был такой грандиозный праздник, что ты хочешь в точности повторить его?

      – И с каким размахом!

      Говоря это, он постукивал по мраморному полу своей тросточкой (которую я никогда не видела раньше у него в руках) с набалдашником, на котором был выгравирован императорский орел.

      – Представь себе самый ослепительный костюмированный бал, который только мог быть в первой половине того столетия! – воодушевленно воскликнул он, словно сам не раз участвовал в подобных мероприятиях нашего блестящего прошлого. – Здесь собрался весь высший свет – князья и маркизы, заграничные послы со всего света и бессчетное количество самых талантливых артистов