а мы хоть и спешили, но все останавливались и ждали, пока он простится. Когда я сел в вагон и вагон тронулся, они все мне прокричали «ура!» и долго стояли на месте, пока совсем не ушел вагон. И я тоже смотрел… Послушайте, когда я давеча вошел сюда и посмотрел на ваши милые лица, – я теперь очень всматриваюсь в лица, – и услышал ваши первые слова, то у меня, в первый раз с того времени, стало на душе легко. Я давеча уже подумал, что, может быть, я и впрямь из счастливых: я ведь знаю, что таких, которых тотчас полюбишь, не скоро встретишь, а я вас, только что из вагона вышел, тотчас встретил. Я очень хорошо знаю, что про свои чувства говорить всем стыдно, а вот вам я говорю, и с вами мне не стыдно. Я нелюдим, и, может быть, долго к вам не приду. Не примите только этого за дурную мысль: я не из того сказал, что вами не дорожу, и не подумайте тоже, что я чем-нибудь обиделся. Вы спрашивали меня про ваши лица и что я заметил в них. Я вам с большим удовольствием это скажу. У вас, Аделаида Ивановна, счастливое лицо, из всех трех лиц самое симпатичное. Кроме того, что вы очень хороши собой, на вас смотришь и говоришь: «У ней лицо, как у доброй сестры». Вы подходите спроста и весело, но и сердце умеете скоро узнать. Вот так мне кажется про ваше лицо. У вас, Александра Ивановна, лицо тоже прекрасное и очень милое, но, может быть, у вас есть какая-нибудь тайная грусть; душа у вас, без сомнения, добрейшая, но вы невеселы. У вас какой-то особенный оттенок в лице, похоже как у Гольбейновой Мадонны в Дрездене. Ну, вот и про ваше лицо; хорош я угадчик? Сами же вы меня за угадчика считаете. Но про ваше лицо, Лизавета Прокофьевна, – обратился он вдруг к генеральше, – про ваше лицо уж мне не только кажется, а я просто уверен, что вы совершенный ребенок во всем, во всем, во всем хорошем и во всем дурном, несмотря на то что вы в таких летах. Вы ведь на меня не сердитесь, что я это так говорю? Ведь вы знаете, за кого я детей почитаю? И не подумайте, что я с простоты так откровенно всё это говорил сейчас вам про ваши лица; о нет, совсем нет! Может быть, и я свою мысль имел.
Эпизод из жизни Мышкина напоминает евангельский сюжет о грешнице и Христе, который ответил фарисеям, требовавшим наказать ее: «Кто из вас без греха, первый брось на неё камень» (Ин 8: 2-11). Богословы считают, что замысел фарисеев заключался в том, что милосердный Христос пощадит в нарушение закона женщину и даст этим повод для обвинений против него самого.
Рассказ Мышкина о жизни в Швейцарии среди простого народа, в общении с детьми и природой напоминают об идеале «естественного человека», которому чужд эгоизм, описанному Ж.-Ж. Руссо. Болезнь князя обостряет его сочувствие и доброе отношение к окружающим.
Красота – важнейшая тема романа, высказывания о красоте стали крылатыми. Почти все женские персонажи отмечены необычайной внешней привлекательностью. Однако, характеризуя мать и сестер Епанчиных, князь Мышкин больше говорит об их человеческих качествах: доброте, чуткости, искренности, о загадочности гармоничного сочетания внешней и духовной красоты.
VII
Когда
