Интеллигенция поет «блатные» песни. Максим Кравчинский

В результате летом 1972 года он был исключен из партии с формулировкой: «за антипартийное поведение, выразившееся в отказе осудить факт публикации некоторых его произведений в западной прессе».

      Титульный лист первой книги Б. Окуджавы, изданной в издательстве «Посев» в 1964 году

      Тем не менее 29 ноября того же года за подписью Булата Шалвовича на последней странице «Литературки» были опубликованы такие строки:

      «В течение ряда лет некоторые печатные органы за рубежом делают попытки использовать мое имя в своих далеко не бескорыстных целях.

      В связи с этим считаю необходимым сделать следующее заявление. Критика моих отдельных произведений, касающаяся их содержания или литературных качеств, никогда не давала реального повода считать меня политически скомпрометированным, и поэтому любые печатные поползновения истолковать мое творчество во враждебном для нас духе и приспособить мое имя к интересам, не имеющим ничего общего с литературными, считаю абсолютно несостоятельными и оставляю таковые целиком на совести их авторов».

      По их тону и лаконичности видно, что из Окуджавы это письмо буквально вырвали силой.

      Не раз сгущались тучи и над самим фильмом: когда съемки подходили к концу, кому-то из чинуш взбрело в голову свернуть проект как не представляющий художественной ценности. Затем чуть было не поменяли режиссера. Да и в прокат выпускать сомнительный, с точки зрения идеологии, проект цензура не спешила. Вмешался случай.

      Известно, что генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев очень любил кино. Особенно американские вестерны. Но однажды никаких свежих картин под рукой не оказалось, и тогда решили отправить на дачу генсека в Завидово наш советский «истерн» «Белое солнце пустыни», где вместо шерифов были красноармейцы, а вместо ковбоев – среднеазиатские басмачи, и стали с волнением ждать, чем закончится авантюра.

      На следующий день в кабинете председателя Госкомитета по кинематографии Алексея Романова раздался звонок. Восторгу Брежнева не было предела. Особенно ему пришлись по душе сцена драки на баркасе и песня таможенника Верещагина о «госпоже Удаче». Хотя, конечно, несколько озадачило, что удача – «госпожа», а не товарищ. Но разнос по этому поводу он устраивать не стал.

      Образ Верещагина, воплощенный Павлом Луспекаевым, стал символом таможенника. В Москве, Кургане и Луганске у зданий Таможенной службы установлены памятники этому киногерою.

      «Верещагин, не заводи баркас!»

      «Госпожа Удача» была не раз перепета как нашими шансонье, так и эмигрантами – Михаилом Гулько, Александром Меньшиковым. Более того, с ней произошел беспрецедентный в истории российской музыки случай: композиция сама удостоилась музыкального посвящения.

      В 1990 году автор-исполнитель Алексей Ширяев записал трибьют, где были такие слова:

      Как ночь, так мне – пустыня!

      Куда ни глянь – пески!

      И грусть волной нахлынет,

      И жутко от тоски…

      Но