Советский граф Алексей Толстой. Евгений Никитин

на дороге автомобили и пошли на голое поле, где были свалки, занесенные снегом. Противники стояли поодаль, мы совещались, меня выбрали распорядителем дуэли. Когда я стал отсчитывать шаги, Гумилёв, внимательно следивший за мной, просил мне передать, что я шагаю слишком широко. Я снова отмерил пятнадцать шагов, просил противников встать на места и начал заряжать пистолеты. Пыжей не оказалось, я разорвал платок и забил его вместо пыжей, Гумилёву я понес пистолет первому. Он стоял на кочке, длинным, черным силуэтом различимый в мгле рассвета. На нем был цилиндр и сюртук, шубу он сбросил на снег. Подбегая к нему, я провалился по пояс в яму с талой водой. Он спокойно выжидал, когда я выберусь, – взял пистолет, и тогда только я заметил, что он, не отрываясь, с ледяной ненавистью глядит на В., стоявшего расставив ноги, без шапки.

      Передав второй пистолет В., я по правилам в последний раз предложил мириться. Но Гумилёв перебил меня, сказав глухо и недовольно: “Я приехал драться, а не мириться”. Тогда я просил приготовиться и начал громко считать: раз, два… (Кузмин, не в силах стоять, сел в снег и заслонился цинковым хирургическим ящиком, чтобы не видеть ужасов)… – три! – крикнул я. У Гумилёва блеснул красноватый свет и раздался выстрел. Прошло несколько секунд. Второго выстрела не последовало. Тогда Гумилёв крикнул с бешенством: “Я требую, чтобы этот господин стрелял”. В. проговорил в волнении: “У меня была осечка”. – “Пускай он стреляет во второй раз, – крикнул опять Гумилёв, – я требую этого…” В. поднял пистолет, и я слышал, как щелкнул курок, но выстрела не было. Я подбежал к нему, выдернул у него из дрожавшей руки пистолет и, целя в снег, выстрелил. Гашеткой мне ободрало палец. Гумилёв продолжал неподвижно стоять: “Я требую третьего выстрела”, – упрямо проговорил он. Мы начали совещаться и отказали. Гумилёв поднял шубу, перекинул ее через руку и пошел к автомобилям».

      Н. С. Гумилев

      Обезьянья история

      В 1900-е годы молодые петербургские писатели, только вступающие в литературу, были небогаты, жили трудно, но старались держаться вместе и по возможности помогать друг другу. В начале 1914 года в ответе на анкету московского журнала «Заря», содержащую только один вопрос: “Как Вы начинали?”, А. Н. Толстой написал:

      «Мне вспоминается одна смешная история, относящаяся к началу моей литературной деятельности. В Петербурге в то время славился кабачок “Капернаум”, где бывала богема и куда я сам частенько захаживал. Однажды там собралась компания голодных поэтов и литераторов. На этот раз ни у кого не было денег, гонорары у всех были давным-давно прожиты, рукописи использованы, и положение создавалось критическое. К тому же шел проливной дождь, и это еще более способствовало мрачному настроению. Когда я вошел в кабачок и товарищи узнали, что у меня в кармане лежит рассказ, то они с радостью ухватились за меня. Один маститый литератор предложил мне тотчас же снести рассказ в какой-нибудь журнал и получить деньги. Мысль эта была встречена с восторгом. И вот толпой – человек пять, шесть мы повалили на улицу. В