Золотой миллиард 2. Алиса Кортно

ялся только если Иван один был, теперь никого не стесняется. Скрывать это от жены стало тяжело, вот он и признался: так мол и так, с башкой беда. Если начнет чудить – сама понимаешь куда звонить.

      – Где он?

      – В углу, – нехотя признался Суровин, и чета супругов посмотрела в угол.

      – Ничего не вижу, – с сочувствием сказала Джеки, а камень стоял и смотрел на Ивана.

      Просторная трехкомнатная «сталинка» на первом этаже трехэтажного дома имела свой собственный выход из спальни в маленький садик под окнами. Там Джеки еще с осени посадила какие-то свои растения для кремов. Снабжение моющими средствами наладилось, и она с энтузиазмом взялась за крема, и тоники и прочую женскую суету, которую можно на себя намазать и стареть помедленней. Сначала она подумывала устроить лабораторию в зале, но быстро отказалась от этой идеи и рассмотрела чердак и подвал. Там хранились вещи жильцов, и куда-то переносить их и договариваться оказалось слишком трудозатратно. Оборудование в коробках, склянки, банки мешались под ногами и занимали два просторных чулана. В итоге через пару недель она самовольно заняла квартиру в доме напротив. Дом нежилой, никто не возражал. С приходом зимы, Джеки топила буржуйку, раньше стоявшую там исключительно для красоты. Увлекаясь в своих экспериментах, она порой забывала подкидывать дрова, мерзла и простывала. Купиром из-за прививки она не заболела, иммунитет на уровне обычного человека до эпидемии. Не ест ведь ничего толком, пол зимы проболела, а клиентами обзавелась. «Готовить не умеет, еда всегда есть», – формула выживания работающей женщины. Другой работы для нее в Градоуральске нет, там, где не нужна квалификация не захотели связываться с гражданином с общими правами, весной обещали к ветеринару пристроить, но пока тишина.

      – «Ведьма», – ласково подумал Иван, – варит зелье, котлы кипят, дым трубой. Мужики сначала посмеивались, а потом, когда их жены начали «спускать» талоны в маленьком «американском» магазине – так его здесь и зовут, смеяться перестали. Самый популярный товар – детский крем. Джеки сползла с подушки, улыбнулась и сказала: – Зая, может тебе с ним поговорить? Может он хочет что-то сказать?

      – Какая я зая? Не называй меня так, – строго сказал Иван и отодвинулся, – что? Ты ж врач! А еще называется любимая жена: говорить с галюном не буду, оживет – пристрелю.

      – Я почитала по зрительным галлюцинациям литературу, не похоже на шизофрению. Либо травма, либо твоё подсознание хочет донести какую-то информацию, которую фильтрует разум. Попробуй.

      – Спи.

      – Попробуй, – чувственно прошептала бывшая американская подданная.

      – Ладно. Слышь, что пришел? Говори или вали.

      – Грубо, – заметила Джеки.

      – Молчит.

      – Так ты сказал грубо.

      – Отбой, – сказал Иван и выключил ночник.

      Глаза привыкали к темноте. Камня само собой не видно.

      – Иван, – сказал жена.

      – Если это камень по образу и подобию моего брата, то поверь – не обидится. Мы всегда так и…, – не успел договорить Суровин, как в комнате послышался Витькин голос: – Разум везде.

      Иван подскочил, включил ночник и, соображая, успеет ли он добежать до шкафа с сейфом, где хранится дробовик, уставился в угол. Чисто. Пропал. Он соскочил с постели, выбежал в коридор, осмотрел зал, кухню, детскую, где уже уснула Аня, чуланы – здесь их четыре штуки. И туалет. Исчез. Пропал.

      – Что он сказал?, – подкравшись кошкой, спросила Джеки.

      – Хрень! Это как понимать? Головоломка на ночь! Бзданул ерунду и пропал, ну в целом у Витька такое бывало в прыщавую эру, но нет. Нет. Пошли спать.

      – Так что он сказал?

      – Разум везде, сказал. Спи.

      –…

      Супруги уставились в потолок. Иван прислушался, еще раз включил и выключил ночник. Камня не было.

      – Разум везде, – задумчиво повторила Джеки, – разум купира везде? Хммм…это может ключик, осталось найти дверь. Разум везде. Знаешь, это навевает какие-то мысли, но я не могу собрать воедино. Ладно, подумаю завтра. Спокойной ночи.

      Хорошо Джеки: она умеет думать завтра, а Иван полночи вертелся и утром проснулся разбитым. В доме напротив зажглись огни в квартирах Щукина и Гофмана. Сейчас верные «витязи» подкрепятся и прибудут к его транспорту. Иван размял шею, достал форму, вскипятил чайник и позавтракал яичницей с Иван-чаем, добавил к этому сальце и сто двадцать пять грамм хлеба. Начало апреля выдалось приятным, теплым, а три дня назад резко похолодало, лужи замерзли, вон и сейчас пошел мокрый снег с дождем и такая серость по прогнозам до середины мая. Есть на Урале такой сезон, как Серость: начинается, как сойдет чистый, белый снег и длится до зеленых деревьев. Ивану после Питера должно быть привычно, ан нет, это другая Серость – целая давящая бездна, в которой люди, как светлячки и с каждым днем их свет всё слабее и слабее: это другая Серость: глубже, резче, беспощадней.

      Он оделся, проверил Аню и вышел к своей Ниве, и успел прогреть. Первым из снежной бури вырисовался Гофман с непривычно-удивленным лицом. Оно понятно: тут и питерским тяжко,