Клинок Смерти. Чёрная падь 2. Сергий Бриз

вот, что жизнь старую перечеркнуть хочешь. А может быть оно и лучше будет. Никто тебя трогать не будет, никто не будет помнить о твоём прошлом. Ну, почему ты так хочешь сделать, ты мне так и не сказал?

      – Сказать не могу, – отвечал Григорий, – но совета прошу у тебя. Что надо сделать, чтобы чувствовать себя, как будто я виноват во всём?

      – Да ты как не старайся, если тебя любят, то и помнить тебя будут таким, каким ты для любящих людей остался. Но заставить себя можно, провести черту между прошлым и будущим, чтобы через эту черту не возможно было перейти. Так, чтобы дотянуться было нельзя до высот при всём желании, – нёс околесицу Иван.

      – Мне надо это сделать, иначе я всю жизнь с собой не согласен буду. Буду считать себя правым и правота моя, сожрёт меня. Мне надо виноватым стать и научиться прощать, понять до конца всю боль мою и страх людей, из-за которых я боль эту принимаю на себя, – само бичевал себя Григорий.

      ***

      Во двор под арку вошли три человека. Один из них мужчина интеллигентного вида в плаще и шляпе нёс в руках портфель жёлтого цвета. Мужчину сопровождали двое спутников. Один из них приблатнённого вида, крепенький, одет в пиджак, на голове кепка, брюки и чёрные ботинки, по имени Семён. Другой, по кличке Дрозд, с военной выправкой, худой, в плаще, в руках держал трость.

      Григорий смотрел на портфель прохожего и в памяти всплывали неприятные моменты его жизни. Он поднял глаза и узнал в человеке с портфелем Остроухова, немецкого переводчика.

      Григорий схватил за руку Ивана со словами:

      – Иван, видишь мужика с портфелем?

      – Вижу, ну и что? – не понимая вопроса, ответил инвалид.

      – Это немецкий переводчик Остроухов. По его приказу над матушкой моей полицаи издевались, – злобился Григорий.

      – Да ты что Гриша? Какие полицаи? Ты о чём? Здесь Москва, всё причудиться может. Выпили мы с тобой хорошо, разговор душу теребит, фантазия пошла пьяная, – ответил Иван.

      Григорий встал со скамейки и, сплюнув, сказал:

      – Этого гадёныша морду, никогда не забуду. Жив остался. Иван иди из двора на улицу, найди постового, а я задержу предателя.

      Иван на костылях вышел из арки на прохожую часть улицы. Григорий оставил чемодан у скамейки надвинул на лоб кепку. С папиросой в руке, опустив голову, вниз пошёл походкой сильно выпившего человека за тремя прохожими, направившимися в конец двора. Гнев и ярость проснулись в Григории от воспоминаний давнего эпизода в жизни матери.

      Остроухов и его спутники прошли до конца двора, присели на скамейку. Григорий, пьяной походкой подошёл к ним и, склонившись перед лицом Семена, попросил прикурить:

      – Извините, огонька не найдётся у вас?

      Остроухов не узнал Григория. Спутник Остроухова по имени Семён встал со скамьи, достал из кармана коробок со спичками, протянул их Григорию. Дрозд поднялся со скамьи, отошёл на два шага в сторону. Семён нарочито вежливо, чтобы быстрее отстал от него пьяный, проговорил:

      – Вот пожалуйте, прикуривайте.

      Григорий прикурил папиросу, положил коробок со спичками к себе