Zа право жить. Ольга Сноу

автомат. Человека можно убить даже шнурком от ботинка, когда он спит. А на того пацана понадобился просто один удар, тот упал – и затылком о бордюр. Убийство по неосторожности, всего лишь. Только вот через два дня после карантина в колонии у Юрки Хохлова трое приблатненных попытались отнять посылку. Что было в той посылке? Да так, десяток мандаринов на Новый год, разрезанных «рексами», колбаса, опять же нарезкой, да пара носков. И письмо. Вот за письмо он и взялся – ответил беспределом на беспредел. Сам потом так и не понял, как в его руках оказался штырь из старой советской кровати. Следователи удивлялись его силе. А он этим штырем убил двумя ударами двоих. Одного в глаз, второго в висок, третий успел отскочить. Вот дополнительно навесили еще срок. Его побаивались опера и охрана, не любили и блатные. Жил в одиночестве, что, впрочем, Хохла вполне себе устраивало. Вне закона. Вне любого закона. А письмо он так и не прочитал. Затоптали его в крови убитых им беспредельщиков.

      Сейчас сидел он возле разбитого окна, слушая звуки далекого боя, наблюдая полеты трассеров, и думал, что, пожалуй, впервые в жизни он свободен. Четыре спящих человека доверили ему автомат. Он может встать и убить их. Они даже шевельнуться не смогут. Потом можно дождаться украинских солдат и рассказать им, как он геройствовал здесь. Может быть, ему скостят срок. Может быть, даже амнистируют. И чем черт не шутит, может быть, даже дадут медаль. И он станет украинским героем, получит пенсию, выступит по телевизору, найдет бабенку в Киеве.

      Надо только убить четырех человек. Это просто, когда у тебя в руках автомат. Просто убить четырех человек, тех, кто тебя спас и напоил чаем. Хорошим чаем. С сахаром и бергамотом.

      Хохол встал.

      Подошел к Боцману. Тот застонал и перевернулся на другой бок. Хохол решил, что Боцман будет последним.

      Или закончить Рюриком? Все же баба…

      Но начал Хохол с нее.

      Он подошел к куче тряпья, под которым мерно сопела Рюрик, и осторожно потрогал ее за плечо.

      Та проснулась мгновенно, мгновенно же и перевернулась, тут же схватившись за ствол «АКСУ».

      – Ты че?

      Хохол виновато пожал плечами:

      – Командир, у тебя курить есть?

      – Дурак ты, Хохол, и шутки у тебя… – она вытащила непочатую пачку откуда-то из недр курточек, протянула ее Хохлу и сказала: – Оставь себе.

      Хохол курил сигарету за сигаретой и, счастливый, смотрел в небо, на котором стали появляться звезды.

      Боцмана, сунул ему полпачки, «Ксюху» и довольный улегся спать под кухонный стол. Жизнь налаживалась.К трем часам он забыл, кого надо будить, поэтому разбудил

      Утро выдалось как всегда – по подъему, а значит, противно.

      Где-то длинными очередями жгли патроны пулеметы, автоматы, рявкали автоматические пушки – ни Хохол, ни Боцман так еще и не научились отличать ЗСУ[3] от пушки БМП-2. Хохол поднялся: болели кости, затекшие на твердом полу. Рюрик уже жевала холодную кашу, флегматично глядя в окно. Белоснежка и Кот разогревали на полу кружку с кипятком.

      – А де Боцман?

      – По