Пожар Саниры. Эд Данилюк

распрямился. Ну почему, почему так всегда! Ведь ясно же, что эта палка раскололась бы в руках у любого! Но она раскололась именно в его руках! И теперь в очередной раз они будут говорить, что были правы, а он…

      Ленари бросила на внука сердитый взгляд, но песни своей не прервала.

      – Всё по-своему делаешь? – съязвила Такипи-младшая.

      Она сидела у лохани с водой и, глядя в отражение, делала себе какую-то замысловатую, вычурную причёску, заодно примеряя спасённые из огня украшения. Занятие довольно необычное для Такипи. Во всяком случае, в последние луны.

      Сестра была старше Саниры и считалась засидевшейся без мужчины женщиной. Юноша одно время винил во всём родинку, мерзким бугорком черневшую под её подбородком. Потом понял, что большинство парней всё же считают Такипи красивой. Нет, дело было не в родинке. Просто сестра слишком сильно когда-то влюбилась в Радигу дома Зунати, слишком долго с ним ходила, слишком глубоко потом переживала разрыв. И пропустила те несколько лет, когда девушки обычно связывают свои руки.

      Недавно, однако, с Такипи произошла разительная перемена. В неё влюбился один из пришедших в Город торговцев, и она вновь расцвела.

      Теперь даже пожар, гнев сестёр-богинь и всеобщее отчаяние не могли испортить ей настроение. Сестра продолжала сиять.

      Что, конечно, не давало ей права дразнить Саниру.

      – А ты бы помолчала! – огрызнулся он.

      Такипи-младшая вскипела и хотела было выкрикнуть что-то резкое, но вмешался Мадара:

      – Милостью сестёр-богинь! – прорычал он. Замолчал, переводя хмурый взгляд с сына на дочь. Те отвернулись друг от друга. Мужчина снова склонился к Чивати и, стараясь говорить тихим, спокойным, убаюкивающим голосом, продолжил: —…И две армии слушали мудрую Ромуди, глядя, как Ромуда чертит на земле длинную линию, теперь границу меж их городами…

      Чивати, как потревоженная птичка, вдруг закопошилась на его коленях, свалилась на землю и, вздымая босыми ногами облачка пепла и пыли, подскочила к Санире. Ладошка, маленькая, как крылышко, и жёсткая, как перо, взлетела к его лицу и стала тыкать в подбородок.

      – Смотрите! Смотрите! – кричала Чивати.

      Санира оторопел. Какая наглость! Его голова непроизвольно дёрнулась назад.

      – Видите? Смотрите! – продолжала прыгать вокруг него младшая сестра, будто пытаясь вспорхнуть.

      Все повернули головы в их сторону. Даже Ленари скосила глаза.

      А девочка вновь ткнула пальцем в подбородок брата.

      Гнев в груди Саниры зашипел и вскинулся к самому горлу. Юноша дёрнулся от обиды, схватил руку сестрёнки за запястье и с силой сжал её. Ещё когда его растопыренная пятерня летела в воздухе, Чивати начала говорить что-то, но её руку вдруг прострелила острая боль, и слова замерли в воздухе. И тут лишь Санира понял, что хотела сказать сестра:

      – У него борода!

      Копоть и пепел, обильно украшавшие его лицо, оттенили незаметные до сих пор реденькие волоски.

      У него борода! Борода! Наконец-то!