Приключения аскета. Часть вторая. Алексей Витальевич Величко

студийное что ли, планировка без коридора – комната и кухня, в такой поселился искомый персонаж. Мы ворачиваемся к нему дабы подрядить главного героя книги на полноценные боевые действия в будущем? Нет, нет и ещё раз нет, всё не так просто. До этого мы ещё дойдем… Вместе… Скорее бы уже, ведь самое время, а иначе всё будет вот так как сейчас – мрак, духота и мелкая дрожь, отдающаяся висками. Ледяные ноги до того ледяные, что сводит голени, одежда заскорюзла и не стиралась больше недели, ещё с прошлой квартиры, в общем цирк на колёсах. Зачем мы здесь? Вопрос существенен и приходится ко двору ведь мы не знаем ничего о принципе действия некого портала. "Всё прошло как по маслу, так?", – охранник жалко чешет себе руки-ноги и шею, приноравливаясь отвечает самому себе. "Как знать, как знать, стоит попробовать, прежде чем делать точное заявление… Да, но он смог, я знаю, этот парень зашёл так далеко как только мог, в этом его сила, это почувствовал я… может и не я один, но скорее всего многие, чёрт его побери со всеми лотами, на кой ляд они сдались им, этим субъектам, что они поимели с этого, ведь люди это не предметы старины. Нельзя вот так донимать… изводить, я скинул уже 50 фунтов, не прошло и недели". Бормотание сменяет всхлип и подёргивание, таблетки есть и помогают, но бредовость – антипод естественности, но или что-то с чем-то. Душевная идилия вырождается вместе с остальными чувствами. Полиция, она что-то знает… затаскала на допросы, потом это: сообщения от незнакомцев, машины под окнами, фразы продавцов, недосказанность детектива, отрешённость сестры – да всё на свете. Послания от консьержа – пожалуй вишенка на торте: "Явись, туды его в качель". "Куда? Отзовитесь вы, стены, уши как показала практика у вас присутствуют. Практика – практикантам, мне нужна информация, что им нужно, этим силам, почему зеркало перестало узнавать меня за считанные дни?". Дотопал до ночного столика, взял снотворный нейролептик, тот, что неплохо прочищает голову. "И никаких тебе голосов…" Ни ответов, ни приветов. Посмотрел в зеркало – всё кроваво-бардовое: шея, щеки, уши, веки. Неудобство доставляют глаза – они будто не твои, контраст даже меняется к вечеру, но в целом ничего, и это можно пережить, озноб – тот сильнее, мурыжит, мотает. Горячий душ только усугубляет положение. Дженкинс берёт две таблетки – лошадиную дозу в его нынешнем положении исхудавшего невротика, запивает из чайника и садится в кресло. "Да, беда не приходит одна, сестра и врач говорят, что надо переждать, переболеть – расстройство психики лечится как правило, препарат вот подобрали, а остальное дело техники".

      "Кек, ты новоявленный жилец барака в полосатой гимнастёрке, это не вылечить и ты это знаешь, если это нашло тебя, то уже не отпустит, как не старайся!"

      "Закройся, бельмо… эта болезнь, это от похудения, я вывезу, сдюжу".

      Молчание – гнёт… Значит не помогает до конца препарат. В комнате полутьма, освещается только частично окном, а с улицы фонарём, вспоминается выражение: когда на твой вопрос отвечает философ, перестаёшь понимать вопрос. Улыбка, а за ней страх… холод возвращается, ноги резко дубеют. "Озноб тому виной, или пожалуй не так, всё началось с этих мурашей, да какая теперь на хрен разница, симптомы – всё лишь симптомы, не более того, задачей стоит болезнь психическая, вот это бельмо или клеймо", – слова не хотят быть смысловыми придатками в мыслях. За окном проезжает поезд, тот что ходит над городом, а не под ним, гремит долго, грязные стёкла слегка вибрируют. Неуютный квартал, что тут скажешь, встречает пылью, а провожает грохотом локомотива. Внезапно на отлив окна садится ворон, чёрный с зелёным пером, большой такой, и откуда ему тут взяться, поднял воронёное крыло, да уж, простите за тавтологию, что то каркнул – фаэтон надменный, и размашисто, вальяжно, но скоропостижно исчез. А что потом? Что далее… а далее самое интересное – кульминация сегодняшнего эпоса, ознаменование как почёсывание грязной спины, которая и без лишних слов грязная. "Что за чертовщина, что тут?" – удовольствие сквозь неудобство, звук переходит в растирание по двери чем-то вроде щётки ворса, бережно, так скребут с оттяжечкой. Дженкинс встаёт, неуверенно берет свой травмат и нервно шерудит замёрзшими ногами к двери, делает вдохи-выдохи и решается… Так… коридор, пустой, мусорное ведро возле лифта, пустая сигаретная пачка, никого, но звук… Приходится додумывать, подходя обратно к креслу, обувь он не снял, холод не тётка, да теперь и голод не про него, последние крошки упали на его, только-только купленные штаны ещё вчерашним вечером, да и штаны на несколько размеров меньше. Да так то так, но как то неказисто видеть себя в новом обмундировании – старый, сшитый на заказ, охранный костюм был выброшен на дальнем кардоне, как пустая бутылка из под аперитива. Мысли наплывают тучей – рой ни дать, ни взять. Дверь опять начинает стенать, кажется будто пузырится лак и стекает краска. "Может всё же это голод, сколько так можно, терпеть это всё?" Далее как по маслу, колёса кажется подействовали и дух… этот запах серы и чего-то пряного. Дверь начинает вибрировать в такт вдохам и выдохам Дженкинса. "Что-то новенькое, может надо было бы поближе к людям, а не так вот тут ни за что, ни про что. Допросы довели до ручки, так мне сказал напарник. Что ж и оказался прав таки – чертина. Наплывает сон: всё эфемерное, бездонное, дверь уже не тревожит, не тревожит ничего больше, даже поворачивающийся замок. Дженкинс наблюдает