Искатели. Свидетели. Творцы. Людмила Курова

что-то обсуждая. Из их разговора стало понятно: в Сталинграде сдался фельдмаршал Паулюс. После того случая немецкие рабочие немного осмелели и даже показывали русским свои газеты со словами: «Гитлер капут!».

      Но в положении узников события на далеком фронте ничего не меняли. Как-то раз несколько ребят ночью переправились через речку неподалеку от бараков собрать в поле чего-нибудь съестного. Их обнаружили и расстреляли прямо на месте. Тела убитых долго еще лежали у реки.

      Наладив таким образом дисциплину, охрана стала иногда отпускать русских рабочих за пределы лагеря. Так повидали наши девчонки и Александер-плац, и Унтер-ден-Линден. Даже фотографировались там. Некоторые из этих снимков сохранились у Елены Ерастовны, хотя многое, возвращаясь в СССР, пришлось уничтожить: запросто можно было немецкий лагерь сменить на Колыму или Караганду.

      22 апреля 1945 года началась страшная бомбежка. Советские войска штурмовали Берлин. Немцам было уже не до остарбайтеров, бараки никто не охранял. Первые советские солдаты, прорвавшиеся на окраину Берлина, сказали девчонкам: бегите из города куда-нибудь подальше, сейчас здесь будет кромешный ад!

      – И мы с маленькими узелочками подались по дороге, – рассказывает Елена Ерастовна. – Из немецких фланелевых штор для светомаскировки мы сшили себе шаровары и были очень похожи друг на друга и приметны: русские, но не по-русски одеты. А навстречу нам танки с красными звездами и русские солдаты. Видят нас и… обзывают. «Немецкие суки» и все такое. Обидно было прямо до слез. Мы им отвечали: что ж вы нас не защитили, врагу оставили? Одна девушка даже стихи написала, ответ освободителям.

      Когда бои стихли, вчерашних узников не спешили отправить домой. Им снова пришлось оказаться на тех же заводах. Только теперь – демонтировать оборудование и складывать в огромные ящики. Станки, машины, целые заводы отправляли в Советский Союз.

      – Меня назначили бригадиром, – продолжает Елена Ерастовна. – А еще я собирала и разносила почту. Все ждала какую-нибудь весточку из дома. Всем пишут, а мне – нет. Я уж думала, погибли все. И вдруг радость: письмо от папы пришло, он дома, ждет меня! Только нас все не отпускали.

      В советской зоне Берлина была особая жизнь. Все, что можно было, отправляли в Россию. Немцы смотрели на это с отчаянием. Помню одного по танковому заводу, у него было свое маленькое дело. И вот когда стали забирать его оборудование, он сопротивлялся, сопротивлялся, а потом взял – и повесился.

      Нашему комсоставу разрешили везти домой немецкое добро. Вагоны забивали мебелью, посудой – всем, что под руку попадалось в брошенных домах. И не в брошенных тоже. А мы рады были хоть как-то одеться, ведь голые да босые все. У Бранденбургских ворот образовался рынок, там можно было что-нибудь выменять.

      Наконец, бывшим остарбайтерам разрешили вернуться. Но… в Мариуполе их ждал фильтрационный лагерь. Отношение соответствующее, как к немецким пособникам. Стали гонять на работы, морить голодом.