Фонарики желаний. Глория Чао

ты говоришь так, будто вдруг что-то понял?

      И я тут же покрываюсь холодным потом.

      – Ну… вчера вечером я видел, как ты его искала.

      Хотя на самом деле я до сих пор ничего не понимаю.

      – Ты видел? Я же так скрывалась!

      То, что она не понимает, насколько на самом деле не скрывается, почему-то кажется ещё более милым, чем её бесхитростность – которая и без того просто офигенна.

      – Ты скрывалась так же круто, как в тот раз, когда попыталась пронести чипсы с креветками в кинотеатр, – говорю я.

      – О, значит, я была просто супер-пупер-скрытной, – улыбается она.

      Я смеюсь. Кажется, словно всё стало как раньше. Моё сердце хотело воспарить, но вместе с тем и тянуло меня вниз. Она будто слышит мои мысли – я, кстати, не удивлюсь, если это и правда так, по крайней мере, мне очень часто так кажется, – и едва уловимо кривится, словно вспомнив происшествие с бабл-чаем.

      Зачем я тогда всё испортил? Зачем пригласил её на свидание?

      Я сглатываю подкативший к горлу комок стыда и сразу же жалею об этом – горло сдавливает.

      – Что ты хочешь написать в записке?

      Я не задаю другой терзающий меня вопрос: «Ты скажешь, к чему всё это?»

      – Ну, я пока не уверена. Тут всё сложно…

      Она со вздохом плюхается на ближайший стул, а я выхожу из-за прилавка и сажусь рядом с ней. Я жду, но она ничего не говорит. Сидит, закусив нижнюю губу, – знак того, что она нервничает. Раньше я бы в шутку захрипел, словно меня душат, и взмолился, чтобы она поскорее всё мне рассказала, но сейчас кое-как сдерживаюсь. Жду. И немного умираю внутри. (Возможно, Чиан не единственный, кто любит драматизировать.)

      Я пытаюсь придумать, как бы объяснить ей, что необязательно рассказывать мне подробности, если она этого не хочет. Говорю как можно мягче – и игнорирую свои сложные чувства:

      – Можешь сказать позже. Как будешь готова, я примусь за работу.

      Она поворачивается ко мне, её глаза что-то ищут на моём лице – уж не знаю, что именно. А потом она вдруг наклоняется вперёд, словно собирается рассказать мне тайну. Я тоже машинально наклоняюсь к ней.

      – Мы с Найнай… – У неё на глазах выступают слёзы, она осекается. Я хочу протянуть руку и положить поверх её руки, но не делаю этого.

      – Я скучаю по ней каждый день, – говорю я, продолжая за неё. – Как она показывала, что любит нас – кормила даже после того, как мы наедались…

      – Господи, и как наедались! – подхватывает Лия́ и хватается за живот, словно вновь это чувствует. А потом добавляет: – А ещё она всегда настаивала, чтобы мы надевали зимние шапки, даже если на улице двадцать пять градусов, потому что «не хочет, чтобы мы простудились».

      – Да у меня голова потеет от одной мысли об этом!

      Я притворяюсь, что вытираю лоб. Лия́ смеётся… а потом молчит. Наверное, ждёт, что я тоже чем-нибудь поделюсь. Мне не удаётся скрыть свои эмоции, когда я говорю:

      – Я… я не могу есть апельсины с тех пор, как она покинула нас.

      Из уголка её глаза стекает